Из воспоминаний лейтенанта Флота Японии, лётчика-истребителя Сабуро Сакаи.
События этого июня отразились на судьбе каждого из нас. К сожалению, информация, о том, что же произошло на границе с Россией и в префектуре Карафуто была очень скудной. Из скупых новостей, что доходили до нашей базы в Ханькоу, стало известно, что Квантунская армия столкнулась с частями русской армии и бандами китайских повстанцев. Кроме того, среди солдат и офицеров прокатился слух о том, что русские захватили Карафуто и Тисиму.
Поначалу, мы мало придали внимания сообщениям о начале войны между Россией и Германией. Война на другом конце света не интересовала нас так, как события на севере Китая.
Впрочем, нам было не до болтовни - 26 июня все эскадрильи перевели на усиленный режим службы. Практически каждый день мне с товарищами приходилось вылетать на патрулирование. Даже на земле мы не могли нормально отдохнуть, так как постоянно приходилось ожидать подъёма по тревоге, который последовать в любой момент. Техникам, обслуживавшим наши истребители и бомбардировщиков, даже приходилось есть и спать рядом с самолётами. Слухи о поражении наших войск на маньчжурской границе и на островах ещё больше усилили царящие в наших рядах нервозность и напряжённость. Не добавляло хорошего настроения и резкая смена погоды, столь необычная для этого времени в Китае.
Стали появляться совсем дикие и невероятные слухи. Что 22 июня вместо Советского Союза на этой территории оказалась Россия из будущего… Что  назревает война с державой, опередившей нас в развитии на семь или шесть десятилетий! Что северные провинции уже оказались принадлежавшими русским! Поверить в реальность этих слухов было невозможно, но как тогда объяснить превосходство техники русских, то, что России удалось разгромить в Европе сильнейшую державу в течении месяца?!
Офицеры старались пресечь распространение этих слухов, жестоко карая всякого, обсуждавшего их, но и сами не могли дать внятного ответа на вопрос: «что же на самом деле произошло в июне?».
В самом начале июля всех лётчиков и офицеров собрали в на авиабазе Ханькоу, где совершенно неожиданно перед нами появился командующий морской авиацией в Китае вице-адмирал Эйкити Катагири. Перед собранием от нас предупредили что всё услышанное мы должны сохранить в тайне.
После этого адмирал сообщил нам, что же на самом деле произошло в июне. Оказалось, что слухи были правдой, пусть невероятной, но - правдой! Наверное, боги решили посмеяться над всем родом человеческим! Какое-то время пилоты и офицеры, как один, сидели, поражённые услышанным. В нашем сознании никак не укладывалось, как всё же могли произойти такие невероятные  события. В глубине души я понял, что отныне наш мир, наша жизнь никогда не будут прежними. Судьбой нам уготовано быть свидетелями и участниками самых невероятных перемен в судьбе Японии и всего мира.
Адмирал сказал, что после стремительного разгрома Германии и её союзников, у русских окажутся развязанными руки, и они обязательно попытаются окончательно закрепить своё право на северные провинции. А значит, очень скоро Японскому Императорскому Флоту придётся встать на защиту Родины и Императора.
Нам сообщили, что лётчикам морской авиации «предстоит столкнуться с многократно технически превосходящим нас противником». Адмирал даже не стал уточнять, кто будет этим противником - мы всё прекрасно поняли, что вскоре начнется война с Россией.
В это же время прежний противник снова начал проявлять агрессивность. По всей линии фронта войска Гоминьдана пытались (впрочем, безуспешно) перейти в наступление. В течении двух недель почти каждый день происходили налёты китайских СБ и И-15. Создавалось впечатление, что китайцы решились на активные действия, взбодрённые нашими неудачами в Маньчжурии и на Севере.  Я, как и мои товарищи, только обрадовался возможности сразиться с противником, пусть и это были китайские, а не русские лётчики. Но, к некоторому моему разочарованию, профессиональный уровень гоминьдановских лётчиков по-прежнему был очень низким – китайцы упорно пытались в плотных построениях атаковать наши «Зеро» в лоб. И каждый раз, мы в маневренном бою играючи опустошали их ряды.
Так, 11 июля мне за один вылет удалось сбить сразу три И-15 и повредить один СБ, потратив при этом всего половину боекомплекта. В том бою не уцелел ни один из встреченных китайских самолётов.
В середине июля колоссальные потери и непревзойдённое превосходство японских лётчиков охладили пыл китайских ВВС на фронте снова установилось затишье – напрочь растерявший агрессивность, противник теперь стремился любой ценой избежать встреч с нами. Но, ощущение неизбежности новой войны, с по-настоящему опасным противником только усиливалось. Теперь мы ещё больше проводили времени за штурвалами самолётов – тренировочные полёты сменялись патрулированием и редкими штурмовками.
Затишью в боевых действиях поспособствовала и пришедшая из северного Китая эпидемия неизвестной  болезни, получившей прозвание "русская". Такое название было дано из-за того, что эта болезнь была занесена солдатами Квантунской армии, участвовавшими в июньских боях на русской границе. По словам врачей, она очень напоминала "испанку". Смертность от не была не высокой, но, свирепствовавшая по обе стороны фронта эпидемия была одинаково беспощадна ко всем – к японцам и китайцам, к военным и мирному населению. За две недели госпитали и больницы оказались переполненными заболевшими. Опасаясь, что новая болезнь затронет и нашу авиабазу, командование запретило личному составу покидать территорию базы и общаться с посторонними. При малейшем подозрении на заражение, человека тут же отправляли в госпиталь на карантин. Только благодаря таким мерам нашей авиагруппе, в отличие от Армии и сухопутных частей Флота, удалось избежать появления эпидемии среди личного состава.
29 июля нам было сообщено о перебазировании в окрестности Харбина. Я понял, что война с Россией не за горами. Мы не задумывались о причинах и последствиях, наоборот, молодость, азарт и боевой задор заставляли с нетерпением ждать того момента, когда мы наконец сможем встретить в воздухе достойного противника. Полные энтузиазма мы в разговорах издевательски отзывались о лётчиках Квантунской армии: «Чего ещё можно ожидать от армейцев, они даже китайцам не в состоянии дать достойный отпор, не говоря уже о русских. Чего стоит история их схваток с советскими лётчиками над Номонганом!»  Но каждый старался задушить в себе всяческий зародыш сомнений и опасений – русские всегда были серьёзным противником, а русские 21 века - тем более.
А утром 30 июля всех лётчиков эскадрильи вызвали в штаб, где в большом, приспособленном под учебный класс, помещении нас встретил командир лётного состава и три незнакомых офицера флота.
Нас поставили по стойке «смирно» и командир, пристально глядя нам в глаза, сказал:
- С этого дня в этом помещении вы будете изучать технику и тактику действия русской авиации и ПВО. Всё что вы услышите или увидите, разглашению не подлежит. Это приказ. Никто за пределами этого помещения ни должен узнать того, что станет известно вам.
Меня охватило волнение, словно я уже находился за штурвалом своего «Зеро» и шёл на сближение с истребителем противника.
Тем временем офицеры уже развешивали таблицы с изображением силуэтов безвинтовых самолётов с хищными обводами фюзеляжей и скошенными крыльями, похожих на наконечники стрел, а так же других летательных аппаратов, в которых проглядывалось некоторое сходство с автожирами.
Авиация будущего нас неприятно поразила. Как своим необычным внешним видом и огромными размерами, так и своими летно-технические характеристиками. Я знал о возможности использования в авиации реактивных двигателей, но то, чего позволяет добиться их установка, было для меня настоящим откровением.
Превосходство противника оказалось непреодолимым, особенно удручали данные по истребителям – радиус действия 1000-1500 миль, да ещё и возможность дозаправки прямо в воздухе, скорость до 1000 узлов, способность набирать высоту в 30 000 футов в течении минуты, плюс способность нести от 4500 до 17 500 фунтов бомб и ракет! Эти "Фалькрумы", "Фланкеры" и "Фоксхаунды" обладали грузоподъёмностью американских тяжёлых бомбардировщиков в сочетании с невероятной маневренностью истребителей! Всё это делало русские самолёты недосягаемыми. К нашему удивлению, основным оружием таких самолётов оказались не пушки или пулемёты, а самонаводящиеся ракеты, способные поражать цели на расстояниях до 200 миль! По словам инструктировавших офицеров, никому из немецких пилотов в Европе или наших в Маньчжурии так и не удавалось увернуться от выпущенной таким истребителем ракеты.
Пушечное вооружение так же внушало невольный трепет – мощные пушки русских истребителей и штурмовиков позволяли мгновенно расправиться с любым современным самолётом. Я почувствовал укол зависти – имей японские истребители хотя бы такие же пушки и прицелы, мы могли на равных сражаться с любым врагом, возможно, даже с этими же русскими.
Продиктованные данные по бомбардировщикам показали, с насколько опасным врагом придётся сражаться. Фронтовые бомбардировщики Су-24 "Фенсер", в русских ВВС игравшие ту же роль, что у нас "Тип 96", на самом деле с лёгкостью способны в одиночку заменить целую эскадрилью. И всего одна тройка дальних бомбардировщиков Ту-22, с крейсерской скоростью в 500 узлов и максимальной в 1250, поднимающего до 53 000 фунтов бомб, способна сорвать наступление целой армии, просто стерев её с лица земли.
Сведения же по стратегическим бомбардировщикам привели меня в ужас – гиганты Ту-160, огромные, стремительные, несущие в своих бомбоотсеках по 50 000 фунтов бомб ( максимальная нагрузка полсотни "Тип 96"!), способные преодолеть до 8700 миль, абсолютно неуязвимые.
Русские самолёты нереально перехватить даже на бреющем полёте – скорость в 450-500 узлов позволит им ускользнуть от любого нашего истребителя, и она же не позволит даже при желании таранить его.
Увы, но офицеры отказались сообщить, откуда и как были получены данные. Впрочем, в тот момент это было не так уж и важно. Лётчики засыпали офицеров кучей вопросов. Нас интересовало всё – технические характеристики вражеской авиации, радиус действия, какой потолок они набирают, маневренность и пределы досягаемости вооружения, уровень подготовки лётчика, возможности установленных на них локаторов, возможности и недостатки русской ПВО, принципы борьбы с ней.
Наши новые инструктора старались как можно обстоятельнее на них ответить. Уже тогда поражала осведомлённость высшего командования. Неужели нашей разведке удалось достичь таких результатов? И всё ли нам было сообщено? Возникло ощущение, что высшее командование о многом не договаривает.
Сегодня я уже знаю, кто предоставил нам такую информацию и понимаю, что на самом деле, все эти сведения не были секретом.
К сожалению, в противостоянии с такой авиацией единственное что нам оставалось – это всячески избегать встречи с вражескими истребителями. А невероятный радиус действия этих самолётов позволял им действовать с удалённых от границы аэродромов, к тому же хорошо защищённых средствами ПВО.
Сама ПВО противника, с невероятно чуткими радиолокационными станциями, так же активно использовала самонаводящиеся ракеты,  лишало нас возможности результативно действовать над территорией противника, как это было на войне с Китаем.
В тот же день нас ознакомили с рекомендациями по борьбе с ВВС и ПВО противника, разработанными штабом для флотской авиации. Отныне, в бою с русскими мы должны забыть о маневрировании в верхних эшелонах и сосредоточиться на действиях у самой земли, на высотах не более 1000 - 1500 футов, где всё преимущество истребителей «Зеро» утрачивалось, превращая их в простых штурмовиков и лёгких бомбардировщиков.
В такой ситуации единственной хоть как-то доступной целью оставались автожиры, точнее, геликоптеры противника. Пусть и вооружённые (хоть и менее дальнобойными) самонаводящимися ракетами и крупнокалиберными пулемётами с пушками, они представлялись вполне доступной добычей для наших «Зеро». Да и предположение, что не все из этих летательных аппаратов оснащены локаторами придавало немного оптимизма.
На перерыве среди лётчиков разгорелась дискуссия о том, как легче и удобней атаковать противника. Разумеется, огромный вращающийся винт представлялся мне наиболее уязвимым местом. Но, низкая скорость автожира (точнее геликоптера) была на самом деле преимуществом, так как лётчик противника мог на малой скорости (либо, и вовсе -  зависнув), увернуться от истребителя и, ловко развернувшись, встретить атакующего огнём пулемётов или пушки. Нападать на такую цель можно было только из засады. Разумеется, транспортные геликоптеры выглядели наименее защищёнными, но для нас, японских лётчиков, всегда превосходивших противника, мысль о таких победах была подобна оскорблению.
Дни перед переброской пролетели незаметно. Полёты чередовались с инструктажем. Поднимаясь в воздух, я пытался отработать наиболее эффективную тактику действия против нового грозного противника. Наибольшее внимание теперь уделялось маневрированию на бреющем полёте и штурмовкам наземных целей. Даже лишённые возможности сражаться с соперником на равных, мы, тем не менее, могли быть полезными для общего дела.
Однажды, поздно вечером, после отбоя, бессильно упав на постель, я впервые подумал о родных и Фудзико. Меня пронзил ужас от мысли, что они, как и вся Япония, теперь беззащитны перед лицом нового врага, сильного и неуловимого. Что в любую минуту на головы тех, кто нам дорог, с небес может обрушиться безжалостная всесокрушающая мощь, от которой мы не в силах их защитить. Я невольно сжал кулаки, охваченный чувством собственного бессилия, во мне пробудились воспоминания юности, когда я, покрытый позором, вынужден был вернуться в родное село.
Переброска в район Харбина была перелётом на сверхдальнее расстояние и проходила в два этапа: сначала перелёт до Пекина и, затем уже, непосредственно на аэродром назначения. 2 августа погода окончательно испортилась и наши «Зеро» были вынуждены взлетать при сильных порывах разгорающегося шквала. Из-за густой облачности и болтанки пришлось подняться на высоту 20 000 футов. Эскадрилья шла плотным порядком, стараясь экономить горючее.
Погода в Пекине была ещё более скверной – на истребители обрушился самый настоящий водопад, клубящиеся тучи опускались до самой земли. Это была одна из самых тяжёлых для меня посадок. К тому моменту, когда "Зеро" вырулил к ангару, одежда на мне была мокрой, словно я несколько часов провёл под этим самым ливнем на улице.
К сожалению, два наших лётчика всё же не сумели справиться с управлением и оба самолёта получили серьёзные повреждения.
На пекинском аэродроме нам пришлось провести остаток дня в ожидании, когда погода станет не такой скверной, поэтому вылететь в Харбин удалось только ночью. На этот раз полёт проходил в рассеянном строю со скоростью в 150 узлов на высоте в 10 000 футов. Именно тогда мы впервые увидели русский самолёт. За полчаса до окончания полёта, облака разошлись и в небе, освещённом утренней зарёй, я заметил справа по борту странный летательный аппарат, летевший параллельным с нами курсом на большой высоте. Не смотря на то, что была хорошая видимость, определить тип самолёта сразу не получилось – сначала я решил, что это разведывательная модификация Су-24 «Фенсер», но, воспользовавшись взятым в полёт мощным биноклем понял, что это вполне может оказаться и дальний бомбардировщик-разведчик Ту-22. Зная приблизительные габариты бомбардировщиков, можно было попытаться определить, на какой высоте он шёл. По моим расчётам выходило что-то около 35 000 – 40 000 футов. О скорости судить не берусь, но она была явно больше 350 узлов.
С сожалением я подавил в себе желание попытаться перехватить вражеского разведчика, ибо понимал, что эта затея неосуществима.
Судя по всему, этот самолёт выполнял разведывательный полёт над юной частью Маньчжурии. Интересно, что испытывал экипаж этого бомбардировщика, глядя на летевшую под ними эскадрилью «Зеро»? Насмешку, презрение или просто холодное любопытство?
Поняв, что наше присутствие раскрыто и для противника уже не представляет секрета, куда мы направляемся, командир прибавил скорость, спеша как можно скорее добраться до пункта назначения. Меня же больше всего возмутила та безнаказанность, с которой русская авиация летала над принадлежащей Японии территорией.
Харбинский аэродром встретил невероятной суетой. Прежде мне не доводилось видеть такое количестве самолётов самых разных типов, собранных в одном месте. Десятки истребителей, пикирующих и лёгких бомбардировщиков, тренировочных бипланов и транспортных самолётов, принадлежавших морской и сухопутной авиации заполняли ангары и все свободные места, окружённые суетящимися вокруг них техниками. Выбравшись из кабины истребителя, я сразу обратил внимание на обилие устаревшей техники. Старые истребители и учебно-тренировочные самолёты составляли добрую половину всей собранной на аэродроме техники. Тут были не только хорошо знакомые«Клоды» «Тип 97» и учебные «Тип 93» , но их армейские аналоги Тип 96 «Нэйт», Kи-10 «Пэрри» и «Тачикавы»  Kи-9, Ки-17.
Нас разместили в наспех приспособленном под казарму бараке, но для меня после долгого и тяжёлого перелёта и такие условия показались роскошными. Тем же вечером командование флотилии сообщило, что нашим истребителям предстоит модернизация - их, как и все самолёты прибывающих пополнений, будут дорабатывать до уровня истребителей-бомбардировщиков. И тогда же наши подразделения были переименованы в истребительные эскадрильи Флота Маньчжоу-Го. Смена государственной принадлежности сказалась только на официальных документах и опознавательных знаках на самолётах, всё остальное осталось прежним. Единственной выгодой от этого стала небольшое увеличение жалования - теперь мы числились японскими пилотами поступившими на контрактную службу в маньчжурский флот.
Тем временем, нам предстояли тренировочные полёты и теоретическая подготовка. Снова начались полёты, перемежавшиеся занятиями по теории и тактике, которые проводились с прежним уровнем секретности. Ознакомление с тактико-техническими характеристиками техники противника уступило место изучению опыта войны в Европе. Основное внимание уделялось противодействие наземной ПВО противника. Перепрофилирование истребителей в штурмовики и лёгкие пикирующие бомбардировщики превращало её в нашего главного врага, обладавшего поистине непостижимыми возможностями. Неприятным откровением стали сведения о применяемых русскими ручных зенитных ракетах - "Гремлинах", "Джимлетах" и "Гроузах", способных на расстоянии двух с половиной миль и на высоте 10 000 - 15 000 футов сбивать любой современный самолёт. Массовое их применение русскими превращало прежде беззащитную пехоту в грозного противника, способного превратить жизнь всех лётчиков в настоящий кошмар.
Однажды утром, направляясь к ангарам с выделенными нам «Тип 93», я увидел, как на посадку заходит звено американских "Кёртиссов" Р-40. На истребителях, в армейский принадлежности которых не было никаких сомнений, были опознавательные знаки авиации Маньчжоу-Го. Откуда у Армии появились столь современные американские машины?
Оказалось, что это была трофейная техника из перехваченных английских поставок Гоминьдану. Конечно, их появление не способно хоть как-то повлиять на баланс сил, но с другой стороны было бы интересно изучить возможность техники западных стран.
Как оказалось, в Харбине прекрасно ловились сигналы русских радиостанций. Причём, вещание велось на только на русском, но и на китайском. А несколько раз нашим радистам удавалось поймать вещание на японском языке, которое явно велось из России!
Через неделю мы получили обратно обновлённые «Зеро». В кабинах появились новые рации британского производства (из числа китайских трофеев), дополнительно установили четыре крыльевых бомбодержателя для бомб весом до 60 фунтов и подфюзеляжный для 150-фунтовой бомбы. Ещё одним нововведением стала установка от десяти до шестнадцати ракетниц: выпущенные из них сигнальные ракеты должны были сбивать с толку самонаводящиеся ракеты, в первую очередь, зенитные. Ракетницы предполагалось задействовать при первом же подозрении на запуск ракеты самолётом, геликоптером или с земли, а так же при пролёте над территорией, где могут находиться русские войска. Но, в силу очевидных обстоятельств, эффективность подобного средства защиты можно было проверить только в реальном бою.
Не избежали модернизации и прочие самолёты. Конечно, тот же Тип 93 или Ки-10 как истребитель не многого сейчас стоил, но, будучи оснащёнными дополнительной парой пулемётов на крыльях, взяв на борт 200-300 фунтов бомб, могли с некоторым успехом использоваться как пикирующие бомбардировщики и штурмовики, способные поддерживать наступающих пехотинцев непосредственно на поле боя. Наиболее значительным доработкам подверглись "Клоды" и "Нэйты", армейские лёгкие бомбардировщики Ки-30 и Ки-32: фюзеляжи самолётов усиливались импровизированной бронёй, общее число пулемётов доводилось до шести, а иногда и до восьми. Кроме того, в Харбине было применено ещё одно новшество, широко используемое русскими - подвешивание к бомбодержателям дополнительных пулемётов в специальных контейнерах. Таким образом, наши инженеры смогли обойтись без необходимого в таких случаях усиления силового набора крыла. Но, за возросшую огневую мощь и живучесть пришлось расплачиваться - максимальная скорость модернизированных старых истребителей и пикировщиков упала с 250-230 до 200-160 узлов.
Размещение на одной авиабазе сразу двух авиакорпусов – армейского и флотского послужило причиной для возникновения огромного числа проблем.  Армейское и флотское командования действовали абсолютно несогласованно, создавая непреодолимую неразбериху  – словом, левая рука не знала что делает правая, и наоборот. Конфликты и недоразумения случались на каждом шагу. Неразбериха затронула службу аэродромного обеспечения и даже коснулась службы управления полётами – только чудом несколько раз удалось избежать серьёзных катастроф. О мелких инцидентах даже и говорить не стоит.
К счастью, уже 9 августа был получен приказ о переводе на только что созданную базу в окрестностях Учана.
Новое место службы разительно отличалось от предыдущего – небольшой аэродром был великолепно оборудован и оснащён. Специально для самолётов в горных склонах были созданы замаскированные капониры, имелись даже на случай непогоды деревянные взлётно-посадочные полосы и рулёжные дорожки, личный состав размещался в удобных казармах, рядом с которыми были оборудованы полноценные бомбоубежища. 
Основной задачей базировавшихся в Учане истребительных эскадрилий была борьба с геликоптерами противника. После начала боевых действий с Россией мы должны были патрулировать Харбинское направление, прикрывая Муданьцзянский и Ханкоусский железнодорожные узлы и иные значимые цели от прорвавшихся на нашу территорию ударных геликоптеров, вести охоту за транспортными геликоптерами с десантом в нашем тылу. Второстепенной - поддержка наземных частей при отражении атак русских войск.
Сразу по прибытию нам было запрещено покидать территорию аэродрома. Помимо секретности, эта мера должна была помочь уберечь личный состав от "русской болезни". Впрочем, уже к времени нашего появления в Харбине, гулявшая по Маньчжурии эпидемия пошла на спад.
Интенсивные тренировки начались уже на следующий день, когда вслед за последними прибывающими истребителями, на взлётном поле приземлились два трофейных британских автожира «Авро Авто». Именно на этих машинах мы должны были оттачивать свои навыки борьбы с геликоптерами.Семь дней в неделю, в любую погоду, с рассвета и до позднего вечера мы тренировались бороться с геликоптерами, штурмовать наземные цели,  уходить от обстрела с земли…
Появление бомбового вооружения значительно утяжелило «Зеро», серьёзно сказавшись на скорости и маневренности. В результате осложнилось пилотирование на малых высотах – погрузневшая машина хуже слушалась рычагов, чаще приходилось использовать на предельных режимах двигатель, вырос расход топлива. Единственным плюсом оказалась возможность подвешивать под крыльями дополнительные пулемёты вместо бомб.
Даже автожиру, значительно уступавшему в маневренности настоящим геликоптерам, без особых усилий удавалось уклоняться от атакующих его «Зеро». Не успевали мы сблизиться на расстояние до 400 ярдов, как «противник» совершал резкий манёвр уклонения и быстро уходил из-под линии огня. Осложняло дело то, что бой приходилось вести на малой высоте, часто практически у самой земли, где у медлительного, но юркого автожира были все преимущества перед быстрым, но приспособленным для стремительных схваток на большой высоте, истребителем.
Уже в первых же учебных поединках мы убедились, насколько на самом деле трудным противником может быть летательный аппарат, способный зависать в воздухе, взлетать и садиться вертикально без разбега.
К сожалению, тренировочное противостояние с автожиром не позволяло получить по-настоящему полноценный опыт действий. Впрочем и проведённых учебных боёв, вместе с анализом полученных от инструкторов сведений, для меня было достаточно, чтобы выработать основные правила ведения боя с геликоптером. Я старался атаковать цель из засады, и, сократив расстояние, заходить на противника с наиболее опасного для него направления - сверху сзади. Так, чтобы, оставаясь вне досягаемости вооружения геликоптера, получить возможность уверенно поразить двигатель или винты. Но, это имело и свои трудности - «Зеро» не был предназначен для крутого пикирования, к тому же набор высоты в бою был чреват угрозой обнаружения радиолокаторами противника. И стоило помнить, что в случае промаха даже лишённый возможности выпустить ракету, геликоптер может быстро развернуться и встретить нападающего огнём пушек и пулемётов. В случае столкновения же с ударным геликоптером типа Ми-24 «Хинд» или Ми-28 «Хавок» это означало гарантированную гибель – даже на расстоянии полумили очередь из 23 или 30-миллиметровой пушки просто-напросто разорвёт истребитель на куски.
Поначалу, отправляясь на вылеты, я, как и многие мои товарищи, привычно отказывался брать с собой парашют - при ведении боя на высотах от 300 до 1200 футов у пилота практически не будет шансов покинуть подбитый истребитель. Тем более, что попадание очереди 25 – 30 миллиметровых снарядов или взрыв ракеты и вовсе сведут их к нулю.
Но, очень скоро командование 11-го Флота издало приказ, обязывающий каждого пилота брать в полёт парашюты. Нарушителей же ожидало суровое наказание. Всё это мотивировалось желанием снизить потери среди лётного состава, которые ввиду тотального технического преимущества русских неизбежно становились огромными…
Я бы с удовольствием отказался и от рации, только утяжелявшей самолёт, но штурмовки и поддержка наземных войск требовали постоянной координации, пусть она и значительно осложнялась радиопротиводействием противника. К тому же, у наличия радиостанции на борту "Зеро" оказался ещё один плюс - в полётах и во время подготовки к ним мы могли наслаждаться музыкой из русских радиопередач. Нередко лётчики или техники во время обслуживания самолётов включали рации и наслаждались музыкальными передачами не отрываясь от выполнения служебных обязанностей. Офицеры же предпочитали слушать музыку в радиорубке. Отличительной чертой вещания из России было то, что музыка передавалась круглосуточно на волнах сразу нескольких радиостанций.
Музыка будущего была во многом непонятна и непривычна. Некоторые мелодии не вызывали ничего кроме отторжения, другие наоборот завораживали своей ритмичностью и красотой, третьи бодрили и поднимали настроение. Нас поражало то, что помимо песен на русском, в эфире было невероятное количество английских и немецких песен. Были и песни на японском! В Учане куда лучше ловился сигнал радиостанций, вещавших на японском языке, но их прослушивание было запрещено.
Помимо отработки действий в бою и полётов над юго-восточной Маньчжурией, наши эскадрильи начали совершать разведывательно-патрульные полеты вдоль русско-маньчжурской границы от Тумангана до устья Имана. Во время этих вылетов лётчики должны были изучить район предполагаемых боевых действий. 15 августа моё звено впервые вылетело на разведку в приграничной зоне . Маршрут, протяжённостью в 600 миль шёл на северо-восток, огибал озеро Хасан, далее, вёл вдоль границы до Хутоу и возвращался к Учану.
Из-за довольно плотного облачного слоя звено с самого начало летело на высоте 12 000 футов со скоростью 160 узлов . Миновав облачный фронт, я увидел прямо под правым крылом блеск водной глади озера Хасан – сами того не желая мы срезали путь, пролетев над русской границей.
Встреча с истребителями ПВО не входила в наши планы, поэтому звено,  повернуло на север и, снизившись до высоты 5000 футов, прошло вдоль уссурийской границы.
На подходе к Иману звено опустилось до 2000 футов и на скорости в 125 узлов прошло прямо над устьем реки Иман. С такой высоты на русском берегу были прекрасно видны строения, железная дорога и движущиеся по шоссе автомобили и грузовики. Я сделал несколько снимков Имана и окрестностей с помощью заранее приготовленной «Лейки». Тут у меня возникла дерзкая идея пройти на бреющем полёте прямо над русским городом и замеченным южнее небольшим аэропортом с грунтовой взлётно-посадочной полосой. Скомандовав своим ведомым «За мной!», я заложил крутой вираж и устремился на юг. Под крылом истребителя мелькнуло русло Имана, пронеслись улицы, сады и крыши домов восточной окраины города и «Зеро» спикировал вниз. Звено пронеслось над взлётным полем аэродрома, на котором стояла пара бипланов и двухмоторный пассажирский самолёт. Судя по бело-синей покраске, это была гражданская техника. С высоты в 700 футов были отчётливо видны грузовик, фигуры застывших в удивлении людей.
При желании можно было бы без труда расстрелять всю находившуюся на взлётном поле технику и уйти на свою территорию – аэропорт находился всего лишь в пяти-шести милях от границы.
Проскочив над ангарами, я резким разворотом поставил «Зеро» на крыло и направился на запад.
На базе так и не узнали об этом хулиганстве, что уберегло меня от очередного командирского разноса.
Мне ещё несколько раз довелось вылетать на разведку в пограничные районы. Возвращаясь после одного из таких  полётов, наше звено встретило в воздухе эскадрилью армейских истребителей, по всей вероятности так же летавших на разведку к границе. Каково же было моё удивление, когда в строю армейских «Хаябус» оказалась две тройки двухмоторных самолётов с оригинальным силуэтом - гондолы двигателей выдавались впереди кабины. Такой силуэт мог быть только у британских самолётов!
Уже на базе мы узнали, что командование армейской авиации разместило на недавно оборудованном в 35 милях южнее (в окрестностях Шуланя) аэродроме пару эскадрилий истребителей, в том числе и несколько звеньев захваченных у Гоминьдана истребителей "Бристоль Бофайтер" и "Вестланд Уирлуинд". Задачи у армейских лётчиков были аналогичны нашим, только с большим упором на штурмовые и бомбардировочные операции. Учитывая, что эти самолёты были вооружены четырьмя 20-миллиметровыми пушками, а «Бофайтеры» ещё и шестью 7,7-миллиметровыми пулемётами, применение их в качестве штурмовиков и охотников за геликоптерами было вполне правильным решением. Особенно перспективным в роли истребителей представлялись "Уирлуинды" - они обладали мощным вооружением и высокой маневренностью на малых высотах. Е:динственным недостатком этого типа истребителей была их малая дальность, привязывавшая их к приграничным аэродромам. Но, на счёт целесообразности применения Р-40 у меня были сомнения -  у "Киттихоуков" пулемётное вооружение было слишком маломощным для предстоящих задач.
16 июля  к нам на авиабазу прибыла ещё одна эскадрилья, на этот раз – пикирующих штурмовиков «Аичи» D3А1 «Вэл». Почти сразу их пилоты приступили к отработке взаимодействия с истребительными звеньями.
Тем временем, обстановка продолжала накаляться: на границе возникали перестрелки, армейские истребители с опознавательными знаками Маньчжоу-Го периодически пересекали воздушную границу, обстреливая русских пограничников и полицейских, автомобили и поезда на приграничных коммуникациях.
Командующий нашей авиабазой, капитан 2-го ранга Сёко Ишимура приказал максимально усилить меры маскировки. Отныне, все самолёты, находившиеся вне ангаров, были постоянно укрыты маскировочными сетями. Рядом со взлётным полем были сооружены ложные ангары, возле которых техники расставили старые, уже не способные подняться машины, которым с помощью картона, кусков жести и краски  постарались придать сходство с «Зеро» и «Вэлами». Я с товарищами из числа унтер-офицеров в свободное время развлекался, помогая механикам и морякам из аэродромной обслуги достичь наибольшего сходства с оригиналами.
19 августа в предместьях Имана два «Нэйта» из фуцзиньской авиагруппы сожгли пассажирский автобус. И уже вечером русские начали самую настоящую охоту за нашими самолётами. Любой истребитель или разведчик, появившейся над границей рисковал тут же напороться на ракету или очередь из зенитного автомата. Количество ежедневных перестрелок между квантунскими или маньчжурскими пехотинцами и русскими пограничниками стали исчисляться десятками. Риск потери самолётов и опытных пилотов вынудил командование развёрнутых в Маньчжурии ВВС Флота отказаться от разведывательных полётов на границе.
А 23 августа последовала и официальная реакция: министерство иностранных дел России объявило о запрете любых полётов в приграничной местности с 25 августа. Отныне любой самолёт, появившийся в маньчжурском небе на расстоянии ближе 160 миль от  границы, рисковал быть немедленно сбитым. Исключение было сделано только для гражданской авиации, но её полёты должны были согласовываться с командованием русской ПВО и русских диспетчеров.
Неудивительно, что подобные неприемлемые требования вызвали бурю возмущения. Высокомерие русских, лишавших нашу авиацию возможности действовать на территории восточной Маньчжурии (принадлежавшей нам!) вынуждали Японию и её союзников действовать жёстко и энергично.
Теперь уже всем было ясно, что буря может разразиться в ближайшие недели. Вечером 24 августа лётный состав авиабазы собрали в пустом ангаре, где были зачитан новые директивы  штаба 11 флота.  Отныне, все полёты восточнее Учана должны были проходить на высотах не более 2000 футов от поверхности, кроме того,  нам запрещалось подлетать к границе ближе чем на 20 миль.
Меры же маскировки стали и вовсе драконовские – теперь обслуживание самолётов проводилось только в ангарах или под плотным навесом из маскировочных сетей, количество хозяйственных работ на территории аэродрома было сведено к минимуму, а личному составу было предписано не появляться на открытом воздухе без серьёзного повода.
Напряжение среди лётчиков и техперсонала стало стремительно нарастать.

Отредактировано slava-scr (2012-05-31 18:37:45)

Между Учаном и Хуадянем было всего 110 миль, но из-за грозы над Гирином нам пришлось делать дополнительный крюк в направлении Синьцзина*, в два с половиной раза увеличивший пройденное расстояние. Из-за риска быть застигнутыми русскими истребителями во время перелёта звено шло со скоростью 230 узлов у нижней границы облачного слоя. Вопреки худшим опасениям, возвращение на место своей постоянной дислокации прошло без происшествий.
Я испытал огромное облегчение, увидев под крылом «Зеро» окрестности Учана. Но, чем ближе звено подлетало к аэродрому, тем больше росло моё удивление. Оказалось, что он подвергся ещё более беспощадной бомбардировке, чем хуадяньский. Всего одного круга, сделанного перед заходом на посадку, было достаточно, чтобы осознать масштабы разрушений. Территория авиабазы напоминала собой лунный пейзаж. На месте складов, казарм, мастерских, вышек управления и позиций зенитных орудий зияли огромные воронки от взрывов чудовищной силы. Мощные бомбы, падая с чудовищной меткостью, разрушили все ангары и почти половину капониров. Авиабаза  лишилась всей ПВО
К счастью, все повреждения на взлётных полосах уже были устранены и посадка прошла без проблем
Практически сразу, следом за моим на аэродром прибыли и другие звенья эскадрильи. Из-за отсутствия бомбардировочных звеньев и понесённых в первый же день войны потерь перед нами не возникла проблема размещения прибывших самолётов. В целях соблюдения маскировки, после приземления, «Зеро» тут же закатывались в уцелевшие капониры, оборудованные в склоне сопки на самой окраине базы. Сами капониры и подходы к ним были настолько тщательно замаскированы, что обнаружить их можно было, только подойдя вплотную.
Направляясь на командный пункт, я обратил внимание на несколько десятков грузовиков, в которые пехотинцы из местного гарнизона торопливо грузили изуродованные взрывами тела. Я решил, что это погибшие во время русского авианалёта. Но, среди убитых были не только мужчины, но и женщины с подростками. Как оказалось, это были пленные китайские солдаты и мятежники, которых командование аэродрома использовало для разминирования территории. Китайцев строили в несколько шеренг и заставляли тщательно прочёсывать заминированную местность. Среди сброшенных на цель мин добрую половину составляли уже знакомые нам "зубы дракона". Тех же, кто не погиб при подрыве мины, добивали штыками или мечами.
Таким образом, ценой сотен китайских жизней удалось очистить авиабазу от разбросанных повсюду смертоносных ловушек.
Аэродром встретил невероятной суетой: наше возвращение совпало с прибытием дополнительного персонала и большой автоколонны с топливом, боеприпасами и запчастями для техники. Как оказалось, на земле спешно готовились к прибытию большого числа самолётов – сегодня одновременно прибывали армейская лёгкобомбардировочная авиагруппа и две эскадрильи флотских штурмовиков. Ситуация на восточном фронте становилась очень напряжённой и наши сухопутные силы для закрепления достигнутых результатов нуждались в ещё большей поддержке с воздуха.
Через час после нашего приземления над взлётным полем появилось первое звено бомбардировщиков. Это были Ки-32 «Мэри» и Ки-30 «Энн» из нанкинского авиакорпуса. Первоначально они должны были разместиться на армейской авиабазе в окрестностях Синьцзина, но этой ночью она была полностью уничтожена налётом русских «Бэкфайров», поэтому, армейским командованием было решено использовать в качестве временного аэродром по Учаном.
Следом за армейскими бомбардировщиками прибыли эскадрильи штурмовиков – специально дооборудованных для этого «Йокосука» K5Y «Уиллоу». За штурвалами этих самолётов были совсем молодые пилоты-курсанты. Эти юнцы, горевших жаждой битвы, невольно напомнили мне самого себя несколько лет назад. Аэродром, рассчитанный на размещение максимум четырёх эскадрилий, на этот раз вынужден был принять вдвое больше - только на лётном поле скопилось больше полусотни самолётов.
Рокотали моторы, разносились команды, повсюду сновали люди. Наблюдаемая картина бодрила и вселяла чувство уверенности. Даже проблемы с размещением лётного состава, численность которого увеличилась почти в пять раз, не смогли испортить настроение мне и остальным пилотам «Зеро». Ещё одним плюсом стало прибытие вместе со службами обеспечения батареи ПВО – вместе с несколькими чудом уцелевшими во время первого налёта зенитками и пулемётами, орудия были размещены по периметру аэродрома. Правда надежда, что в следующий раз зенитчики всё же смогут сказать своё слово, была невелика - со слишком уж маневренным и быстрым противником нам пришлось иметь дело.
Во второй половине дня погодные условия на восточной границе улучшились и было решено бросить в бой все находившиеся на авиабазе самолёты. Первыми приказ о вылете получили армейские лётчики – их эскадрильи должны были поддержать наступление пехотных частей южнее озера Ханко. А истребители флота по-прежнему должны были патрулировать воздушное пространство над нашими тылами.
Армейское командование решило поднять все бомбардировщики как можно скорее, пока сосредоточение авиации не было обнаружено русской разведкой. Капитан Сайто также приказал готовить наши истребители к вылету следом за бомбардировщиками.
На взлётном поле воцарилось оживление – техники торопились подвесить бомбы и заправить топливом баки, лётчики проводили последнюю предполётную подготовку.
В нетерпении ожидая своей очереди, мы в капонирах уже хлопотали вокруг наших «Зеро», готовясь, как только освободится взлётная полоса, тут же выкатить их на поле.
Было 15.28, первая тройка «Мэри» уже выруливала на взлётную полосу.
Я стоял под маскировочной сетью в нескольких ярдах от ворот капонира, в котором стоял мой «Зеро», и смотрел, как Ки-32 начали разбег по взлётной полосе, когда раздался громкий свист, стремительно переросший в оглушительный вой – из-за облаков стремительно вынырнула четвёрка огромных реактивных бомбардировщиков. Это были русские «Фенсеры» Су-24. Первая пара снизилась до трех тысяч футов и сбросила на аэродром два десятка бомб.
Не теряя ни секунды, мы метнулись назад под защиту капонирных стен. И как раз вовремя – спустя мгновение земля под ногами содрогнулась и по ушам ударил грохот взрывов. Удар пришёлся по бомбардировщикам и штурмовикам, дожидавшимся своей очереди на вылет. Я бросил мимолётный взгляд назад и увидел, как исчезли за сплошной стеной огня. Одновременно, другая пара, снизившись примерно до двух с половиной тысяч футов, сбросила полтора десятка бомб, которые раскрылись на высоте пары тысяч футов, разбросав над лётным полем сотни кассетных снарядов. Содержимое кассет устремилось к взлетной полосе и рулежным дорожкам. На аэродроме воцарился самый настоящий ад. Во все стороны разлетались части самолётов и автомобилей, куски обшивки и человеческие тела. По прикрывавшей вход маскировочной сети ударили комья земли и обломки. Некоторые из них даже залетели внутрь, к счастью, никого не ранив и не задев технику.
Снова накатил жуткий вой, но на этот раз взрывов бомб не послышалось – противник сбросил вниз кассеты с минами, во второй раз за сутки, превратив аэродром в смертельно опасное минное поле. Затем, Cу-24 исчезли так же внезапно, как и появились. Я бросил взгляд на циферблат часов – налёт занял от силы три-четыре минуты. За эти полутора суток нам не раз доводилось видеть результаты работы   бомбардировщиков будущего. Теперь же мы увидели, как это происходит на самом деле.
Мы поднимались с земли, ошеломлённо переглядываясь, не веря в реальность всего происходящего. Пережитый два года назад в Ханькоу налёт китайских СБ не шёл ни в какое сравнение с тем, что произошло сейчас. Эффективность тяжёлых и скоростных реактивных бомбардировщиков 21 века просто поражала – всего за несколько минут четвёрка бомбардировщиков полностью покончила с целой авиадивизией. Увы, но зенитки и крупнокалиберные пулемёты снова оказались бесполезными – расчёты попросту не успевали наводить их на цель. К тому же, половина из них в первые же секунды оказалась накрыта россыпью кассетных бомб.
В воздухе пахло гарью и пылью, сквозь облака дыма и пыли виднелись объятые пламенем остовы самолетов и автомобилей, жуткими погребальными кострами чадили цистерны с горючим. Гул пламени, треск взрывающихся патронов и разрывы бомб в горящих самолётах смешивались с воплями и стонами уцелевших.
Всех, оказавшихся на взлётном поле, ждала печальная участь - укрыться от бомб «Фенсеров» не было ни какой возможности. И тем, кто погиб сразу, ещё повезло – десятки раненых, оказавшись посреди мин, были обречены умирать на виду у своих товарищей. Прямо на моих глазах погибли два техника, бросившихся на выручку уцелевшим, – они подорвались на разбросанных повсюду минах.
Взлётные полосы снова оказались приведёнными в негодность усыпанные воронками и обломками уничтоженных самолётов. Были потеряны почти все запасы горючего и боеприпасов. Потери в людях были не менее ужасающие – мы не досчитались более семидесяти процентов личного состава убитыми и раненными. Погибли практически все пилоты бомбардировщиков и командный состав авиабазы. Это была настоящая катастрофа!
Катастрофическая нехватка личного состава и разбросанные повсюду мины не позволили сразу же приступить к спасению раненных и расчистке поля. Лишь через час, после прибытия сапёрной роты и солдат из местного гарнизона началось разминирование территории авиабазы. И только через три часа мы занялись непосредственно ликвидацией последствий бомбардировки. На этот раз были задействованы все – пилоты, техники, моряки и пехотинцы.
Лично для меня, это было даже большим испытанием, чем ожесточённый и продолжительный бой в воздухе. Было невыносимо смотреть на тела погибших товарищей. В обгоревших, изуродованных кусках плоти невозможно было узнать тех, кто несколько часов назад были живыми людьми. Десятки молодых, ни сделавших ни одного боевого вылета лётчиков нашли свою смерть среди маньчжурских сопок.
Единственное, что хоть как-то радовало, так это то, что наши «Зеро» не только уцелели, но и были готовы к вылету. А значит, у нас оставался шанс отомстить за нанесённое сегодня поражение.
Поздним вечером капитан Сайто собрал выживших пилотов в главном бомбоубежище, где объявил о назначенном на завтра боевом вылете. Эта новость была встречена ещё более яростным, чем вчера, рёвом. Все лётчики жаждали отомстить русским за нанесённое сегодня поражение и гибель товарищей.
_________________________________________________________________
* так назывался Чанчунь в 1932 - 1945 гг бывшый столицей Маньчжоу-Го.

Отредактировано slava-scr (2012-04-30 15:38:20)

После этого капитан приступил к непосредственно определению наших боевых задач. Впрочем, они были прежними. Так моему звену завтра предстояло действовать над долиной Мулинхэ для перехвата проникающих в наш тыл геликоптеров. В этот раз звено должно было возвращаться на авиабазу в полусотне миль на северо-запад от Гирина.
Под конец нам зачитали сводку новостей, которые, поначалу порадовали: десанты Армии и Флота, высаженные на побережья Северных островов, вот-вот должны были освободить Тоёхару* и Фурукамаппу**,  продвижение противника со стороны Монголии остановлено, на востоке квантунским и маньчжурским частям удалось занять Иман и несколько других городов, заблокировав при этом транссибирскую железную дорогу и полностью прервав шоссейное сообщение русского Дальнего Востока с остальной Россией. Пилотам армейских истребителей так же в этот день удалось отличиться – одному из трофейных «Бофайтеров» и звену «Киттихоуков» удалось сбить по геликоптеру. Это ещё больше раззадорило всех нас. Профессиональной гордости флотской авиации был брошен вызов, на который нужно было ответить – эскадрилье для поддержания боевого духа и чести срочно была нужна победа.
Эти новости здорово подняли настроение. Оказывается, дела обстоят не так уж плохо и у нашей страны есть ещё шансы выиграть эту войну. Но были и тревожные известия. В Восточном*** и Филиппинских морях, а так же западнее Курильских островов появились соединения русского флота. Причём, в двух последних случаях речь шла об авианосных группах. К тому же, вполне вероятно, что на морских коммуникациях уже скрываются русские субмарины. Всё это вселяло немалую тревогу – не смотря на свою малочисленность, русский флот обладал колоссальными возможностями, которые он продемонстрировал в Атлантике этим летом. Было понятно, что теперь любая ошибка командования могла привести Флот империи к новой «Атлантической бойне».
За два часа до отбоя я зашёл в радиорубку, оборудованную в одном из убежищ, чтобы узнать последние новости. Кроме радистов там уже было с полдюжины лётчиков, столпившихся вокруг мощного приёмника. Как оказалось, оператору удалось поймать волну, на которой шло вещание русских радиостанций. Некоторые из них вещали на английском языке. Информация, передаваемая русскими, была совершенно иной: русско-монгольские части по-прежнему продолжали наступление с запада, десанты на Карафуто и других острова были окружены и перешли к глухой обороне, в открытом море было уничтожено два десятка наших подлодок. Но, к моему удивлению, радио противника подтвердило тот факт, что Иман и ещё три населённых пункта оказались захвачены нашей пехотой.

Этой ночью многим из нас долго не удавалось заснуть – все прекрасно осознавали, что это вылет может оказаться последним. Но, «смерть легка как перо, а долг тяжелее горы». Я дал себе клятвенное обещание в этом вылете сбить хотя бы один русский геликоптер. Увы, но о том, чтобы одолеть реактивный штурмовик, бомбардировщик или, тем более, истребитель, в сложившемся положении можно было только мечтать.
Утром, в 5.20 нас разбудил ординарец. Наскоро позавтракав лётчики отправились прогревать двигатели своих самолётов.
В 7.00 наши «Зеро» уже были полностью готовы подняться в воздух. К этому времени взлётные полосы уже очищены от мин и восстановлены. И спустя полчаса последовала долгожданная команда на взлёт.
На этот раз истребители с самого начала летели со скоростью 150 узлов, огибая рельеф местности на высоте всего в 1200 футов. Мы миновали железнодорожный узел Хайлинь, переживший этой ночью ещё одну разрушительную бомбардировку и направились к границе. Дороги приграничной Маньчжурии представляли собой удручающее зрелище – повсюду виднелись следы попаданий мощных бомб и ракет, на испещрённых воронками дорогах застыла развороченная и сожженная техника, беспорядочно валялись трупы людей, мулов и лошадей.
На подходе к линии фронта поступило долгожданное условное сообщение: «Две стаи стрекоз резвятся над прудом в саду»: опасения командования сбылись – эскадрилья русских геликоптеров попыталась прорваться в наш тыл. На их перехват была брошена целая авиагруппа армейских истребителей. В эфире послышались голоса лётчиков, вступивших в яростный бой с русскими.
Неожиданно на связь вышел один из ведомых: «Справа по борту два геликоптера, идут прямо нас нас!» Я повернул голову и увидел, как на юго-востоке показались две точки – это были русские геликоптеры, летевшие на высоте около двух с половиной тысяч футов. Меня охватило возбуждение, какое всегда возникает перед боем. Не теряя ни секунды, я развернул «Зеро», чтобы по широкой дуге зайти противнику в тыл. На расстоянии в две мили стали отчётливо различимы длинные хищные силуэты – я опознал в них десантно-штурмовые Ми-24 «Хинд». Нам предстояла серьёзная схватка – ударные геликоптеры очень грозный противник, их мощное вооружение позволяет без труда расправиться с любым истребителем, бронирование – не обращать никакого внимания на стрельбу из пулемётов, как винтовочного, так и крупного калибра. А низкая, не более 180 узлов скорость в данном случае была огромным преимуществом в маневренном бою со скоростными, но слабозащищёнными истребителями.
Я уже собирался увеличить скорость и набрать высоту, когда слева, из-за сопки вынырнуло три звена «Нэйтов», тут же устремившихся к геликоптерам. Эти идиоты даже не стали маневрировать, намереваясь атаковать врага прямо в лоб. За что и поплатились – через полминуты четыре истребителя были уничтожены самонаводящимися ракетами. Уцелевшие шарахнулись в стороны и, отчаянно маневрируя, попытались атаковать русских с флангов. Но, момент внезапности уже был упущен – оба «Хинда» развернулись им навстречу и спустя несколько секунд пара «Нэйтов» устремились к земле, полыхая как факелы. Впрочем, исход противостояния не вызывал у меня сомнений – учитывая слабость вооружения, Ки-27 требовалось подобраться практически в упор, что на самом деле было гарантированным самоубийством.
Впрочем, безрассудная атака армейских пилотов оказалась нам на руку – израсходовавший ракеты, противник был вынужден переключиться на пушки. А это, в свою очередь увеличивало шансы «Зеро» на победу. Как только три уцелевших истребителя попытались закрутить карусель вокруг ведущего геликоптера, я скомандовал напарникам: «Атакуем ведомого!» и начал набирать высоту, чтобы навалиться на «Хинд» сверху. Оба моих ведомых следовали за мной как приклеенные. Пятнистая ящероподобная туша Ми-24 с короткими, увешанными ракетами, крыльями, стремительно увеличивалась в перекрестье прицела. До геликоптера оставалось 400 ярдов, когда я открыл огонь сразу из пушек и пулемётов. Но, русский пилот, заметив пикирующее на него звено истребителей, бросил «Хинд» влево и трассы моих очередей прошли рядом, не причинив ему никакого вреда. «Зеро» пронесся буквально в сотне ярдов от цели, что позволило осознать, насколько огромным был этот летательный аппарат – вдвое больше любого истребителя. Увы, но атака ведомых так же оказалась безрезультатной. Во избежание ответного огня, нам пришлось, встав на крыло, резко уходить вправо. Завязавшийся бой стал напоминать схватку пчёл и шершней****.
Воспользовавшись тем, что внимание ведущего пары отвлечено армейскими истребителями, мы снова атаковали противника. И снова неудачно – огоньки трассирующих пуль опять прошли в стороне от цели. 
Третий и четвёртый заходы завершились тем же: мы только тратили впустую боеприпасы, сами рискуя оказаться сбитыми – по самолётам стрелял даже турельный пулемёт из отделения для десанта.
Вот теперь, я на деле убедился, насколько сложным противником является геликоптеры. Летательный аппарат, не уступающий размерами среднему бомбардировщику G4М «Бетти» совершал пируэты, неподвластные даже лёгким тренировочным бипланам и автожирам. «Хинды» буквально вальсировали в воздухе, с невероятной ловкостью уворачиваясь от огня наших истребителей. Ми-24 мог играючи развернуться вокруг своей оси, одновременно нащупывая противника дулом своей пушки – пару раз снаряды уже пролетали в опасной близости от моей кабины. Зато, никак не удавалось попасть не то что по хвостовой балке (как было рекомендовано в наставлении), но даже по фюзеляжу. Только один раз мне удалось задеть кабину пилотов очередью из подвесного крыльевого пулемёта, но пули только  отрикошетили огненными искрами от бронированных стенок - наглядное доказательство того, что "Хинд" действительно неуязвим для огня вооружения винтовочного калибра.
Стало понятно, что маневрирование на горизонтали было бессмысленной тратой времени – в любую секунду второй «Хинд» мог расправиться с армейскими истребителями и, охотникам пришлось бы меняться местами с добычей. Но, у атаки с пикирования были свои минусы – бои на вертикали не были коньком «Зеро», к тому же был риск попасть в плоскость вращения основного винта геликоптера. 
На пятой попытке атаки русскому лётчику удалось как следует прицелиться и попасть по моему правому ведомому – 30-миллиметровым снарядом оторвало хвостовое оперение его «Зеро». Практически одновременно второй геликоптер  неуправляемой ракетой разнёс в клочья последний «Нэйт», пилот которого от отчаяния решился на таран.
Теперь двум «Хиндам» противостояло только два «Зеро» и благополучный исход боя висел на волоске.
Осознание происходящего привело меня в ярость, вынуждая любой ценой разобраться со столь упорным противником. Потянув штурвал на себя, я сделал самую короткую мёртвую петлю, на которую был способен «Зеро» и, пролетев вниз головой над «Хиндом», зашёл  к нему с левого фланга. Дистанция между нами стала стремительно сокращаться. 400 ярдов… 350...  300… 250…  На 200 ярдах, когда пятнистый борт Ми-24 заслонил весь прицел, я надавил на гашетку, выпустив длинную очередь из всех шести стволов. Огоньки трассеров ткнулись в похожие на кабаньи ноздри двигатели геликоптера. «Хинд» задымил и пошёл на снижение. В следующее мгновение в наушниках раздался предупреждающий крик ведомого – ко мне устремился второй Ми-24. К своему ужасу я обнаружил, что в азарте боя израсходовал весь боекомплект к пушкам, а стрелять из пулемётов по закованному в броню «Хинду» было бесполезно. Мой напарник так же оказался безоружным. К тому же, русские пилоты могли вызвать на подмогу истребители, и нам оставалось бы только попытаться воспользоваться парашютом.
Можно, конечно, назвать наши действия отходом или отступлением, но на самом деле это было самым заурядным бегством – со скоростью в 220 узлов на высоте в 1500 футов от земли «Зеро» понеслись прочь на запад. Лететь в гористой местности на бреющем полёте и с такой скорость было рискованно, но подниматься выше ещё опасней – мы гарантированно попадали в зону действия радаров русских истребителей, пилоты которых не стали бы упускать возможности поквитаться за сбитый «Хинд».
Понимая, что иду на нарушение приказа, я открыто вышел в эфир: «Говорит мичман 11-го воздушного флота Сабуро Сакаи, я только что сбил боевой геликоптер русских! У меня сбит один ведомый, но мне удалось сбить «Хинд»!»
Можно представить, какую радость испытали наши товарищи узнав об этом – удалось отстоять честь морской авиации!
Меня же самого переполняли противоречивые чувства: радость победы, беспокойство за сбитого ведомого и скорбь по тем, кто погиб, так и не вступив в бой.
И снова улыбнулась удача сегодня – никто нас не преследовал и уже через час полёта истребители уже заходили на посадку.
Выбравшись из кабины самолёта, я оказался в окружении товарищей, наперебой поздравлявших с победой. Отчаянно крича: «Мне нужно доложить командованию, мне нужно доложить командованию!», я с великим  трудом выбрался из толпы и направился к убежищу, где находился командный пункт. Там меня встретил капитан Сасаи: «Сакаи, поздравляю – ты принёс нашей эскадрилье первую победу!».
Судьба моего ведомого стала известна этим же вечером – ему всё же удалось выпрыгнуть из падающего истребителя прямо на головы квантунским кавалеристам, которые и доставили лётчика в Нингуту*****. Своим спасением он, как и многие другие пилоты, в первую очередь был обязан парашюту. Этот случай вынудил нас перестать относиться к рюкзаку с парашютом как к ещё одному, навязанному командованием неудобству.
_______________________________________________________________________________________
* Тоёхара – Южно-Сахалинск в 1905-1945 гг.
** Фурукумаппу – Южно-Курильск до 1945 г.
*** Японское море.
**** Японские медоносные пчёлы, заметив появившихся возле улья одиночных шершней-разведчиков,
тут же нападают на них всем роем, создавая вокруг осы плотный клубок из собственных тел.
***** Сейчас это городской уезд округа Муданьцзян

Отредактировано slava-scr (2012-05-07 02:21:05)

Небо над Манчжурией, 6 сентября 1941 г., около 3 часов ночи

Ночное небо на высоте 11 километров всегда удивительно красиво... Ярко-оранжевая полоска на восточной стороне горизонта контрастно отделяет угольную черноту земли с серыми клочьями облаков от еще более черного звездного неба, переходящего на этой огненной границе в глубокую ультрамариновую синь. Вся картина буквально дышит космическим покоем, и даже не верится, что скользящие в этой холодной вышине огромные металлические птицы на самом деле являются одними из самых опасных и смертоносных созданий человеческго разума. Еще сложней будет представить, что три таких птицы, разделенные расстоянием в десятки километров, представляют собой единую стаю, имеющую общую цель и выполняющую общую работу. На сухом языке военных приказов эта работа называлась «Соблюдение режима запрета полетов летательных аппаратов в зоне, прилегающей к границе Российской Федерации». Глазами стаи был четырехмоторный А-50, самолет дальнего радиолокационного дозора и наведения. Если бы его хотя бы раз увидел кто-то из японских пилотов, то он был бы просто поражен непривычными формами. Ему бы наверняка показалось, что на спине у обычного транспортника (хотя какой турбореактивный транспортник может быть назван «обычным в 1941 году?) вырос гигантский гриб с плоской шляпкой. Но никто из японских военных летчиков этот самолет никогда не видел. Более того,  никто из них о нем ничего и не слышал, .хотя, по идее, такая информация должна была до них дойти.  В июне, сразу после переноса, российское правительство не только не мешало, но и всеми силами поспособствовало возвращению на родину персонала японского посольства. Не препятствовало оно и вывозу документов — правда, исключительно на бумаге, никакой электроники. Считалось, что рассказ о силе оружия XXI удержит японцев от необдуманных действий. Какое-то время казалось, что это действительно возымело свое действие. Первые, наспех спланированные и относительно легко отбитые попытки высадить десанты на Сахалин и острова Курильской гряды продолжения не имели. Тем не менее именно эти документы послужили основой для секретного доклада, распространенного среди высших военных чинов и получившего название «Атараши хон но акума», «Книга новых демонов». На основе этих данных был откорректирован и приведен в соответствие с новой реальностью план «особых маневров Квантунской армии» под названием «Кантокуэн». А вот до рядовых летчиков и их командиров в чине ниже генерала многие данные просто не довели — «для сохранения высокого морального духа». Про истребители МиГ-31 рассказали, хотя и не все, а вот про А-50 — нет.
Впрочем, человека,  сидевшего внутри самолета ДРЛО у крайнего экрана и носившего на нашивке надпись «м-р Белоконь — руководитель смены», мало интересовали как красоты ночной атмосферы, так и вопрос, почему японские летчики упорно лезут на рожон. Он знал только, что они — лезут, а ему положено их вовремя обнаруживать и наводить дежурные истребители. Вот и сейчас его очень интересовала группа из семи целей, уже четко видимая на экране радара. Самолеты пока еще не вошли в зону, но еще несколько минут — и они пересекут невидимую границу. Нарушители шли на относительно небольшой высоте, так что был риск потерять их, если пилоты спустятся еще ниже, до самой земли, и продолжат полет укрываясь складками местности. Шанс, конечно, минимальный — но он все же напомнил ответственному за сектор оператору держать группу на контроле. Есть! Самолеты вошли в зону! Пора начинать работу. «Внимание, работаем... Орех-7, Орех-12! Цель групповая, семь единиц. Курс сорок семь, высота шестьсот, скорость триста двадцать. Перехват!»
Два МиГ-31, слаженно выписывавшие трехсоткилометровые вытянутые восьмерки на расстоянии в сто пятьдесят километров от летающего радара, слаженно скользнули на крыло, меняя курс и направляясь к точке перехвата. Когда от нарушителей их отделяло около двухсот километров, пилоты истребителей подтвердили, что наблюдают цели на своих радарах, а еще через полминуты — что цели взяты на сопровождение. На патрулирование в зону «тридцать первые» вылетали с максимальным грузом ракет ближнего боя, по три ракеты на каждый из подкрыльевых пилонов. В штабе ВВС справедливо считали, что для дальнобойных Р-37 в небе Манчжурии достойных целей нет, а облегчить истребитель почти на две с половиной тонны — это всегда неплохо. Зато трехточечные АПУ-67-3 позволяли каждому из истребителей взять по две Р-73 и по 4 Р-60. Прошло около пяти минут... МиГи, как на огромных салазках, скользили с десятикилометровой высоты, разгоняясь до максимальной скорости. Когда до цели оставалось сорок километров, операторы нажали кнопки пуска. Первыми с направляющих ушли четыре «семьдесят третьи», за ними последовали восемь «шестидесяток».
Генерал Харада, дремавший в салоне транспортника, проснулся от резкого рывка самолета. Это пилот, увидев, как шедшая впереди пара «Хаябус» вдруг превратилась в два огненных шара, накренил и рванул машину в сторону. Поздно... Крохотный электронный мозг Р-73, зацепившейся за левый двигатель Ki.57,  решил, что прямое попадание невозможно и что пора взрываться. Три килограмма смеси тетрила и аммонита превратили боеголовку в адское облако готовых поражающих элементов из вольфрама, пробивших баки и разрушивших ланжероны. Но еще до того, как начавшее отламываться крыло окончательно отделилось от фюзеляжа, вторая ракета ударила точно в его середину. Последовавший взрыв боеголовки буквально разорвал Ki.57 пополам, убив практически всех находящихся на борту. Генералу Хараде не повезло. Осколки ударили его в ногу и в бок, и за долгие секунды, пока он, пристегнутый ремнем кресла к пылающему обломку фюзеляжа, падал на низкие, поросшие кустами сопки, генерал успел подумать: «Зря я не поверил в могущество русских, а бакэмоно еще страшней, чем о них рассказывают...»
В половине пятого утра дежурный офицер штаба Квантунской армии получил сообщение от поста ВНОС под Муданьцзяном о том, что дежурные наблюдали падение нескольких самолетов севернее города. Еще через час пришла телеграмма с авиабазы Линькоу, сообщавшая, что ни транспортник генерала Харамы, ни сопровождавшие его истребители в расчетное время на авиабазе не появились.
А Сашка Головатин по кличке «Башка» в этот момент спал тревожным сном на своей старенькой продавленной кушетке. Наверное, если бы он узнал, что человек, по приказу которого была выпущена убившая его первую любовь пуля, только что превратился в перемешанную с землей и обрывками дюраля кучку обгорелой плоти, то подумал бы, что справедливость все-таки есть, и спал бы спокойней. Но он не знал.

Отредактировано Kirasir (2012-04-30 17:22:47)