а зачем? На складах в Монголии - достаточно 45-мм боеприпасов, на японские танчеги при нормальном применении этого с головой хватит. Израсходуют - тогда и будут думать, перевооружать или срочно снарядов таких наделать.

Думаю. в этой ситуации просто никто на такое несоответствие внимания не обратил

Ох, что-то я сомневаюсь, что М-42 (выпуск которых был прекращен в начале 45-го) можно найти где-то помимо музеев... А вот СПГ в дополнение - да, это реально. Тем более, что 17-я наверняка получит от казахов приличное количество БМП-1.

Вот это
вогнать внутрь вот этого?

задача мне видится нетривиальной, а результат абсолютно не стоит усилий. Проще БТшки монголам отдать, на усиление кавдивизий, и юзать себе БМП... А если юзать правильно, то есть в боевых порядках присутствуют Т-62, которые периодически с места методично гасят ПТО, а БМП занимаются пулеметными гнездами и пехотой - все будет тип-топ. Великих танковых сражений в этой войне не предвидится.

Старший лейтенант Павел Савушкин, капитан Алексей Антоненко. Полевой аэродром Чанлинь. 14 сентября 1941 года, 22:37
На провинцию Гирин опустилась непроницаемо-черная, как китайская тушь, ночь. Полевой аэродром, на который день назад перелетели три эскадрильи семнадцатой армии и  вертолетчики четыреста восемьдесят шестого полка СВО* Республики Казахстан, потихоньку замирал. Несколько пыльных «буханок» развозили вымотавшихся за день пилотов по местам, отведенным им для ночлега — кого в уцелевшие на станции домики и фанзы, кого — в неизменные монгольские юрты, буквально за пару часов поставленные на окраине летного поля специально прикрепленной к авиаторам командой цириков. Безумная нагрузка, третий день по семь-восемь боевых вылетов, могла свалить с ног даже самый железный организм, и летчики проваливались в сон даже на жестких лавках ульяновских «костотрясов». Но механикам и оружейникам приходилось ничуть не легче — протирая красные от бессонницы глаза и щурясь от света переносных софитов, они латали поврежденные пулями и осколками машины, обслуживали моторы, подвешивали бомбы, тянули в люки ленты патронами для пушек и пулеметов. Аэродром не спал... Вот басовито прогудели турбины транспортного Ан-26, доставившего из Монголии очередную партию боеприпасов, протарахтел связной Р-5. Да и пилоты спали далеко не все...
В одной из юрт, около сооруженного из снарядных ящиков стола, сидели два человека. Первый — сухощавый, быстроглазый, с обильной волнистой шевелюрой, только что снял с буржуйки булькающий закопченый чайник, высыпал в него горсть заварки из банки и поставил на импровизированную подставку из пары кирпичей. Судя по двум рубиновым «шпалам» в петлицах накинутого на плечи кителя, он носил звание капитана, а орден Ленина и медаль «За Отвагу» на груди говорили о том, что он уже успел повоевать, причем повоевать неплохо. Второй, плотный, коротко стриженный, одетый в полетный комбинезон песчаного цвета без знаков различия, но  с неизменной «курицей» и надписью «ВВС РККА» на рукаве, вытащил из-под складной койки, на которой он сидел, красную картонную пачку быстрорастворимого сахара, и произнес:
- Знаешь, Леш, я был безумно рад, когда тебя к нам перевели с Ханко. У нас ведь халхингольцев, ну, тех кто успел повоевать в тридцать девятом, было раз, два да обчелся. Только все закончилось — как началось. Всех, кто поопытней — в западные округа. Вон и тебя... А нам — молодежь необстрелянную. А уж как в апреле пакт о нейтралитете с Японией подписали, так вообще всех выгребли. 
- А ты, Паш, как тут остался?
- А кто меня спрашивал? Тут ведь такое дело...
В этот момент за стенкой юрты раздались густые матюки, плащ-палатка, которой был завешан вход, откинулась, и в юрту ввалился еще один пилот с лейтенантскими петлицами. При этом он споткнулся о порог и лишь каким-то чудом не своротил стоявшую с центре юрты буржуйку.
- Ты бы, Петюня, поосторожней. У монголов порог юрты — священное место, вот так вот зацепить его — стать смертельным врагом на всю жизнь.
- Ну ты-то не могол! - огрызнулся вошедший. Лицо его просто пылало от ярости. - Нет, какая сволочь! Буржуй недорезанный! Паскуда золотопогонная! Ты знаешь, как он нас назвал? «Совки безмозглые»! Я, говорит, летать под прикрытием этих совков безмозглых отказываюсь, так и сказал! Я ему хотел в морду сразу двинуть, так оттащили... Мало того, меня же от полетов отстранили, представляешь? Ну ничего, я его еще встречу, пущу юшку с наглой хари офицерской...
- Представляю, Петюня, представляю. Это Батя сегодня удивительно добрый. Я бы тебя с хода арестовал и под трибунал. И морду, вообще-то, надо бы как раз тебе начистить... У этого  капитана-вертолетчика для этого куда больше оснований было.
- Ттты... Ты, что за них? За этих сук капиталистических? И вообще, прекрати называть меня Петюней!
- А как тебя еще, Петюня, называть? По имени-отчеству? Вот Бринько я с удовольствием Петром Антоновичем назову, а тебя-то за какие заслуги? Летаешь ты дерьмово. Кто в прошлом месяце шасси выпустить забыл и «чайку» на брюхо плюхнул? А пуделял ты сколько раз, да так, что место, куда ты на вынужденную сел, всем полком искать приходилось? Хорошо еще, что к японцам тебя не занесло... Да и бомбить ты толком так и не научился. А у вертолетчиков стрелок погиб. И вот кто, по твоему, его убил?
- Как кто? Японцы, самураи его убили! - срываясь на визг, выкрикнул лейтенант.
- Да нет, Петюня, не японцы. - Казалось, что Савушкин говорил спокойно и даже лениво, но хорошо знавший его человек уже увидел бы в его глазах злой огонек, не обещавший собеседнику ничего хорошего. Такой же огонек загорался в его глазах каждый раз, когда в коллиматорный прицел его И-109 попадался самолет с «хиномарами» на плоскостях. - Ты его убил, Петюня. И его, и троих раненых, из тех, что «восьмерка» от Гирина везла. НАШИХ раненых, Петюня. Ты вот лучше скажи, друг сердешный... До твоего звена, которое ты в сторону увел,  все докричаться по радио пытались, и из КВП**, и с вертушек... А ты что, ничего не слышал?
- Я рации выключить приказал.
- Выключить??? В лице сидевшего до этого времени молча капитана отразилось искреннее недоумение. - Зачем???
- Да надоели все эти буржуйские штучки, вред от них один... - со злым упрямством проговорил лейтенант. - Бубнят что-то в шлемофоне, бубнят... Только отвлекают. И небось японцы все это слушают и на ус мотают...
- Ежели они что на свои самурайские усы и намотали, - вновь включился в разговор Савушкин, - так это то, что некто Петюня, беспощадный борец за дело пролетариата,  со всей революционной яростью бросил борта, которые должен был прикрывать, и погнался... За кем ты там погнался-то, Петюня?
- Три «Ки-десятых», - буркнул красный, как рак лейтенант.
- Вот, погнался за тройкой «Ки-десятых» и забил свой пролетарский хрен на то, что с другой стороны к транспорту с раненными шестерка «двадцать седьмых» подходят. И хорошо, что «двадцать седьмых», было б у японцев что посерьезней, с пушками, типа «Зеро» или «Хаябус», так и пожгли бы вертушки-то... Ты чего на них всем звеном кинулся? Сбитых на личный счет захотелось?
- Тебе легко говорить. Ты вон на «ножике» летаешь, одиннадцать сбитых за три дня...
- Двенадцать, Петюня, уже двенадцать. И я хорошо летаю, потому и получил «ножик». И приказы выполняю. Приказывают прикрывать — прикрываю, приказывают бомбить — бомблю, а приказывают перехватывать — перехватываю. А ты вот звеном «чаек» тройку «ки-десятых» уронить не сумел. Ну потом-то, потом почему к вертолетам не вернулся?
- А где я бы их нашел? Ну,  как японцы оторвались, мы покрутились еще немного, и пошли домой...
- А вот теперь, Петюня, давай я расскажу, что потом было, после того как ты этаким подорликом крылышками помахал... - Павел очень похоже изобразил, как именно Петюня это сделал - и все звено на японские  бипланы бросил. А самураи только того и ждали, и шесть японцев давай наши вертолеты расстреливать. Хорошо, что пилоты на них опытные оказались и маневрировали так, что серьезно повредить самураи только одну вертушку сумели, и то она с дымящим движком до аэродрома все же доползла. Хотя если б моя шестерка неподалеку не оказалась — хана бы им. Только вот в чем дело, Петюня... Мы ведь тоже не погулять вышли, а летели на поддержку наших передовых частей. С бомбами и эрэсами, а значит — без «игл». Вот и пришлось нам разбомбить кусты в сопках, а потом воевать с японцами с блоками эрэсов под крыльями. А это даже на «ножике» непросто. В итоге сбили мы только двух, в первой атаке, а потом они уже уходили на виражах. Так что те наши бойцы, кого мы их с воздуха поддержать должны были, да не смогли, и японцы их убили  — они, Петюня, тоже на тебе. Так что шел бы ты отсюда... А то ведь я сейчас забуду, что ты в училище с партбилетом пришел, правильные слова говорить умеешь и что замполит тебя за это ценит. Урою и все. Хотя была б моя воля, я б тебя просто вывел к капонирам, где битые японцы валяются, да и шлепнул из тэтэшки без разговоров.
- Не пройдет тебе это так, Савушкин. Скользкая ты личность. Я видел, как ты вась-вась то с немцами, то с этими буржуями. Будет на тебя управа, будет! И припомнят тебе все, и разговоры твои антисоветские, и что майор Глазыкин из-за тебя погиб...
Видимо, лейтенант задел что-то такое, что ему задевать точно не следовало. Лицо Савушкина исказилось, он хрипло выдавил «ттты... сво...» и начал медлено привставать. Лейтенантик буквально порскнул от него к входу, еще раз зацепившись за порог и приземлившись уже на четвереньки.
- Все, Паша, все. Успокоился. Вон чаю налей... А что это за история, на которую этот крендель намекал? Знаю только, что Глазыкин с парашютом выпрыгнул, а его купол чей-то горящий истребитель задел. Твой, что ли?
Павел опустился на койку, вытащил из нагрудного кармана комбинезона пачку сигарет, закурил, потом налил в пиалу чай, отхлебнул...
- При чем тут мой... Мой уже к тому моменту полчаса как в степи догорал.  Слушай, а давай по маленькой? Мне как раз вертолетчики бутылку коньяка презентовали. Совсе по чуть-чуть, а? А то я чувствую — надо...
Савушкин снова полез под койку и вытащил плоскую бутылку в виде фляжки с портретом Багратиона на этикетке. Разлили, выпили, одобрили.
- Ну так вот... В общем, история старая. Я тогда комэска в двадцать втором полку был. И случилось это двадцать второго июня. Злосчастное какое-то число... Мы тогда двумя эскадрильями к Хамар-Даба вылетели. Я со своей  первой, на «ишаках», а третью на «бисах» повел комполка Глазыкин. Сказать по правде, ни хрена мы тогда воевать не умели. Поперлись как на парад, двумя колоннами троек... Тут японцы из-за облаков вывалились. Моя вина — прошляпил... Но меня же первым и сбили. Мотор заглох, меня ранили, я давай садиться в степи, на брюхо... Ну, они мне уже на земле добавили. Самолет подожгли, к той пуле, что я в воздухе получил, еще две добавились. Эскадрилья моя рассыпалась, а японцам того и надо — они на «И-пятнадцатые» навалились, пять машин сожгли, Глазыкина в том числе. Меня без сознания в Читу, в госпиталь. А Куцевалов — ну ты ж его хорошо знаешь, он до того, как командиром первой авиагруппы стать, твоим пятьдесят шестым командовал, - так вот он в сердцах рапорт и накатал. На самом деле правильно накатал. 
Антоненко кивнул:
- Ну да, Тимофей Федорович был мужик жесткий, но правильный...
- Вот-вот. Он написал: комэска Савушкин вовремя не обнаружил противника, был сбит, эскадрилья рассыпалась, из-за чего полк понес большие потери... В итоге потом, когда японцев побили, всем — звание повысили, ордена, медали... А я так и остался старлеем, и из наградных списков меня, естественно, повычеркивали. Это сейчас я понимаю, что правильно повычеркивали. Там правда много кого оставили, кого бы не стоило, но это другой вопрос, а меня не за что награждать было. Но тогда — знаешь, какая обида грызла? Уууу... После госпиталя меня опять в Монголию направили. Только вакансии все заняты, меня — заместителем командира эскадрильи в семидесятый. И пошла-поехала рутина... Вроде как и не было боев. Летаем помаленьку, групповых боев не отрабатываем, тоько индивидуальные иногда. Пострелять — раз в квартал по обещанию, и только по конусу, а конус - «эр-пятый» тащит, на скорости двести, потому что если тащить чем-нибудь побыстрее — конус, мол, отрывается. С финнами война началась — я пять рапортов написал, как в воду булькнули.
- А потом что?
- А что потом? Да ничего. И сороковой, и начало сорок первого так и прожили, как в болоте. Японцы нас, почитай, не тревожили,  ночью мы не летали, в зону на пилотаж тоже не летали. Да какой пилотаж в зоне, если из штаба ВВС — приказ за приказом, один грозней другого, и все — о недопущении аварийности? Молодежь научили строем летать и на посадке машины не бить  — вот и хорошо. Ну а потом опять это нехорошее число «двадцать два». Нас по трревоге подняли и в готовности один по самолетам посадили. Весь день так и просидели. Что присходит — непонятно, из штаба только слухи, что связи нет ни с Читой, ни с Москвой, ни с кем, а по радио какую-то ерунду несусветную передают. Ну, потом выяснилось все с этим переносом, а  затем «потомки» появились. А у вас на Ханко, кстати, как оно все было?
- Да почти также, только нам малек все же пострелять пришлось. Финны собирались-собирались, но воевать так и не начали, видать, потомки им мозги быстро вправили. А вот немцы с их территории все же полезли. Я первый «юнкерс» вечером двадцать второго и сбил. Нас ведь только одна эскадрилья на Ханко оставалась, да отряд «амбарчиков»***. Очень за семью беспокоился, их ведь буквально за сорок минут до первого налета в море выпихнули на турбоэлектроходе «Иосиф Сталин». Он должен был в Ленинград идти, под эскортом эсминца «Смелый», с заходом в Таллин, но капитан со штабом ВМБ**** связаться не смог и пошел прямо на Питер. А там их потомки и встретили.
- А что немцы?
- Немцы? Да ничего немцы. Они ведь не только нас бомбить попытались, но и Кронштадт. Ну а с потомками, сам понимаешь, этот номер не прошел. В общем, к двадцать пятому ни  одного немецкого самолета в Финляндии не осталось. Кого зенитчики сбили, сам знаешь, какая страшная штука эти их ракеты, кого истребители. А потом они и сами ответный визит нанесли, а заодно на малой высоте над Хельсинки полетали, чтобы у финских министров с депутатами в голове все правильно улеглось. В общем, немцев потомки раскатали, а финны, хоть и написали Гитлеру благодарственное письмо, но в драку лезть так и не решились. Ну а когда все кончилось, встал вопрос, что с гарнизоном Ханко делать. Получилось что мы, как осколок СССР, Белостоку подчиняемся, только Белостоку военная база на Балтике — как собаке пятая нога. А потомки, как оказалось, без этой базы чудненько обходятся. В итоге решили личный состав эвакуировать, вооружение вывезти в Белосток,  а саму базу чинно-благородно передать финнам. В июле всех теплоходами эвакуировали, я с семьей встретился. Ну а потом — сюда, к вам на усиление. А у тебя с семьей как?
- Нормально, в Чойбалсане остались. К нам приходило распоряжение, чтобы семьи из Монголии в СССР отправить. Некоторые действительно отправили — и теперь локти кусают. А я тянул-тянул, и, как оказалось, к лучшему. А вот Петюня наш, кстати — отправил жену в Читу, да еще и на собрании распинался, что семья не должна отвлекать летчиков от военной службы. А теперь во всем потомков винит.
- Ну а про потомков ты что думаешь?
- Что думаю? Они, конечно, совсем не такие, как мы. Но нормальных парней среди них — полно. И главное... Как бы это сказать... С ними интересно. Вот смотри — нас ведь учили чему угодно, кроме тактики воздушного боя. Я с «испанцами» и «китайцами» разговаривал, все в голос твердят, что кучу бумаги исписали по итогам боев с немцами, итальянцами и японцами. И что? Хоть кто-нибудь это обобщил, до других летчиков довел? У вас вон на Балтике было что-нибудь в этом духе? Нет? Вот и у нас не было. Ни методичек, ни рекомендаций, ничего... Я только когда с нами инструктора из потомков заниматься начали, понял,  что  это за зверь такой, тактика. Бабича, Зимина до дыр зачитал... А уж как на сто девятые пересели...
- Кстати, а как тебе «ножик»?
- Зверь, конечно... Хотя — обзор назад просто никакой. Впрочем, к слетанному звену из двух пар, идущему в разреженных порядках с правильным разносом по высоте, черта с два сзади незамеченным подберешься. Виражит он, конечно, хуже, чем «ки-двадцать седьмой». Собственно, он и «чайке» с «ишаком» по этому параметру уступает. Только зачем лезть в бой на виражах? Спикировал, ударил, и снова скорость на высоту разменял. Главное -пикирует он очень усточиво, целиться легко и разброс при стрельбе маленький. Ну а уж «Иглы» - сам знаешь, это просто фантастика. Поймал цель в коллиматор, зеленый огонек загорелся — все, можешь о японце забыть, ему уже хана. В общем- нормальный аппарат. Пересядешь — сам поймешь.
- А что, и нас с «ишаков» на «сто девятые» пересаживать собираются?
- Да слышал я, что собираются... Вот доколотим самураев, «ишаки» и «чайки» в музеи пойдут или китайцам, а всю авиацию РККА на немцев пересадят.
- Странно это как-то, Паша... Вот еще недавно я их только в прицеле мог увидеть...
- Мне потомки говорили. Мол, пока что реактивных они нам давать не могут, по политическим соображениям. Специально для нас поршневые самолеты строить тоже никто не будет. А немцы пусть грехи отрабатывают... И говорят, что самолеты с кучей всяких новинок будут, в том числе с катапультой. А там, глядишь, дело и до реактивных дойдет.
Антоненко вздохнул.
- До реактивных, говоришь... Может, и дойдет. Но мне вот другое в голову запало. Ты ведь знаешь, что до переноса потомки в космос летали, а сейчас только автоматические спутники запускают? Мне, пока я после эвакуации с Ханко у потомков в пансионате с семьей кантовался, в руки журнальчик попался. Вот, смотри...
Он вытащил из внутреннего кармана кителя  аккуратно завернутый в прозрачный пластик листок и протянул его Савушкину. На листке был портрет молодого парня в гермошлеме с надписью «СССР». Павел прочел заголовок: «50 лет со дня первого полета человека в космос» и подпись под портретом: «майор ВВС Юрий Алексеевич Гагарин».
- Посмотрел? Давай назад... В общем, я точно знаю, что у потомков и ракеты есть, и даже корабли готовые. Ладно, сейчас им не до того, но когда вся эта заваруха закончится, они ведь наверняка снова туда летать начнут. Вот я твердо и решил — расшибусь, но в космос слетаю! А теперь — давай еще по маленькой и спать. Завтра день тяжелый. Пора японцев добивать...

* СВО — Силы Воздушной Обороны
** КВП — контроль воздушного пространства
*** «амбарчик» - прозвище летающей лодки МБР-2.
**** ВМБ — военно-морская база