Из воспоминаний лейтенанта Флота Японии, лётчика-истребителя Сабуро Сакаи.
События этого июня отразились на судьбе каждого из нас. К сожалению, информация, о том, что же произошло на границе с Россией и в провинции Карафуто была очень скудной. Из скупых новостей, что доходили до нашей базы в Ханькоу, стало известно, что Квантунская армия столкнулась с частями русской армии и бандами китайских повстанцев. Ещё упорно циркулировали слухи о том, что русские атаковали Сахалин и Курильские острова.
Командование всячески пресекало подобные разговоры, но и не делало попыток разъяснить, что же на самом деле происходило на севере.
Поначалу, мы мало придали внимания сообщениям о начале войны между Россией и Германией. Война на другом конце света не интересовала нас так, как события на севере Китая. Впрочем, нам было не до болтовни - 26 июня все эскадрильи перевели на усиленный режим службы. Практически каждый день мне с товарищами приходилось вылетать на патрулирование. Даже на земле мы не могли нормально отдохнуть, так как постоянно приходилось ожидать подъёма по тревоге, который последовать в любой момент. Техникам, обслуживавшим наши истребители и бомбардировщиков, даже приходилось есть и спать рядом с самолётами. Слухи о поражении наших войск на маньчжурской границе и на островах ещё больше усилили царящие в наших рядах нервозность и напряжённость. Не добавляло хорошего настроения и резкая смена погоды, столь необычная для этого времени в Китае.
В самом начале июля, всех морских лётчиков и офицеров собрали в Ханькоу, где совершенно неожиданно перед нами появился командующий морской авиацией в Китае вице-адмирал Эйкити Катагири. Перед началом выступление от нас потребовали сохранить в глубокой тайне всё, что мы услышали.
После этого адмирал сообщил нам, что же произошло на самом деле. Какое-то время пилоты и офицеры, как один, сидели, поражённые услышанным. В нашем сознании никак не укладывалось, как всё же могли произойти такие невероятные события. В глубине души я понял, что отныне наш мир, наша жизнь никогда не будут прежними. Судьбой нам уготовано быть свидетелями и участниками самых невероятных перемен в судьбе Японии и всего мира.
Адмирал сказал, что после стремительного разгрома Германии и её союзников, у русских окажутся развязанными руки, и они обязательно попытаются окончательно закрепить своё право на Южный Сахалин и Курильские острова. А значит, очень скоро Японскому Императорскому Флоту придётся встать на защиту Родины и Императора.
Нам сообщили, что лётчикам морской авиации «предстоит столкнуться с многократно технически превосходящим нас противником». Адмирал не стал уточнять, кто будет этот противник, но все мы прекрасно поняли, что вскоре начнется война с Россией.
В это же время прежний противник снова начал проявлять агрессивность. По всей линии фронта войска Гоминьдана пытались (впрочем, безуспешно) перейти в наступление. В течении двух недель почти каждый день происходили налёты китайских СБ и И-15. Создавалось впечатление, что китайцы решились на активные действия, взбодрённые нашими неудачами в Маньчжурии и на Севере. Я, как и мои товарищи, только обрадовался возможности сразиться с противником, пусть и это были китайские, а не русские лётчики. Но, к некоторому моему разочарованию, профессиональный уровень гоминьдановских лётчиков по-прежнему был очень низким – китайцы каждый раз упорно пытались атаковать наши «Зеро» в лоб в плотном построении. И каждый раз, мы в маневренном бою играючи опустошали их ряды.
Так, 11 июля мне за один вылет удалось сбить сразу три И-15 и повредить один СБ, потратив на это всего половину боекомплекта. В том бою ни один из встреченных китайских самолётов не уцелел.
К середине июля колоссальные потери и непревзойдённое превосходство японских лётчиков охладили пыл китайских ВВС – к августу снова установилось затишье, напрочь растерявший агрессивность, противник теперь стремился любой ценой избежать встреч с нами. Но, ощущение неизбежности новой войны, с по настоящему грозным, противником только усиливалось. Теперь мы ещё больше проводили времени за штурвалами самолётов – тренировочные полёты сменялись патрулированием и редкими штурмовками.
29 июля нам было сообщено о перебазировании в окрестности Харбина. Я понял, что война с Россией не за горами. Мы не задумывались о причинах и последствиях, наоборот, молодость, азарт и боевой задор заставляли с нетерпением ждать того момента, когда мы наконец сможем встретить в воздухе достойного противника. Полные энтузиазма мы в разговорах издевательски отзывались о лётчиках Квантунской армии: «Чего ещё можно ожидать от армейцев, они даже китайцам не в состоянии дать достойный отпор, не говоря уже о русских. Чего стоит история их схваток с советскими лётчиками над Номонганом!» Если бы могли мы знать, как скоро все наши впечатления будут изменены. Но каждый старался задушить в себе всяческий зародыш сомнений и опасений.
А утром 30 июля всех лётчиков вызвали в штаб, где в большом приспособленном под учебный класс, помещении нас встретил командир лётного состава и три незнакомых офицера флота.
Нас поставили по стойке «смирно» и командир, пристально глядя нам в глаза, сказал:
- С этого дня в этом помещении будет проводиться инструктаж по технике и тактике действия русской авиации и ПВО. Всё что вы услышите или увидите разглашению не подлежит. Это приказ. Никто за пределами этого помещения ни должен узнать того, что станет известно вам.
Меня охватило волнение, словно я уже находился за штурвалом своего «Зеро» и шёл на сближение с истребителем противника.
Тем временем офицеры уже развешивали плакаты с силуэтами невиданных прежде самолётов с необычной формой фюзеляжа, скошенными крыльями и лишённых винтов и других летательных аппаратов, в которых проглядывалось некоторое сходство с автожирами.
Знакомство с новой техникой нового противника было для всех лётчиков шокирующим. Авиация русских нас неприятно поразила. Как своим необычным внешним видом: внешностью, огромными размерами, используемыми двигателями. Ещё большим сюрпризом стали летно-технические характеристики вражеских истребителей и бомбардировщиков. Я знал о возможности использования в авиации реактивных двигателей, но то, какие возможности они предоставляют, было для меня неожиданностью.
Увы, но офицеры отказались сообщить, откуда и как были получены данные. Впрочем, в тот момент это было не так уж и важно.
Превосходство противника оказалось непреодолимым, особенно удручали данные по истребителям – радиус действия 1000-1500 миль, да ещё и возможность дозаправки прямо в воздухе, скорость до 1000 узлов, способность набирать высоту в 30 000 футов в течении минуты, плюс способность нести от 4500 до 17 500 фунтов бомб и ракет! Эти "Фалькрумы", "Фланкеры" и "Фоксхаунды" обладали грузоподъёмностью американских тяжёлых бомбардировщиков в сочетании с невероятной маневренностью истребителей! Всё это делало русские самолёты недосягаемыми. К нашему удивлению, основным оружием таких самолётов оказались не пушки или пулемёты, а самонаводящиеся ракеты, способные поражать цели на расстояниях до 200 миль! По словам инструктировавших офицеров, никому из немецких пилотов в Европе или наших в Маньчжурии так и не удавалось увернуться от выпущенной таким истребителем ракеты.
Пушечное вооружение так же внушало невольный трепет – дюймовые и тридцатимиллиметровые пушки русских истребителей и штурмовиков позволяли мгновенно расправиться с любым современным самолётом. Я почувствовал укол зависти – имей японские истребители хотя бы такие же пушки и прицелы, мы могли на равных сражаться с любым врагом, возможно, даже с этими же русскими.
Продиктованные данные по бомбардировщикам показали, с насколько опасным врагом придётся сражаться. Фронтовые бомбардировщики Су-24 "Фенсер", в русских ВВС игравшие ту же роль, что у нас "Тип 96", на самом деле с лёгкостью способны в одиночку заменить целую эскадрилью. А всего одна тройка дальних бомбардировщиков Ту-22, с крейсерской скоростью в 500 узлов и максимальной в 1250, берущего до 53 000 фунтов бомб, способна сорвать наступление целой армии, просто стерев её с лица земли.
Сведения же по стратегическим бомбардировщикам привели меня в ужас – "Чёрный лебедь" Ту-160, огромные, стремительные, несущие в своих бомбоотсеках по 50 000 фунтов бомб ( максимальная нагрузка полсотни "Тип 96"!), способные преодолеть до 8700 миль, абсолютно неуязвимы.
Русские самолёты нереально перехватить даже на бреющем полёте – скорость в 450-500 узлов позволит им ускользнуть от любого нашего истребителя, и она же не позволит даже при желании таранить его.
Лётчики засыпали офицеров кучей вопросов. Нас интересовало всё – технические характеристики вражеской авиации, радиус действия, какой потолок они набирают, маневренность и пределы досягаемости вооружения, уровень подготовки лётчика, возможности установленных на них локаторов, возможности и недостатки русской ПВО, принципы борьбы с ней.
Наши новые инструктора старались как можно обстоятельнее на них ответить. Уже тогда поражала осведомлённость высшего командования. Неужели нашей разведке удалось достичь таких результатов? Но, тогда почему мы потерпели поражение в июне? И почему потерпела поражение Германия?
Сегодня я уже знаю, кто предоставил нам такую информацию и понимаю, что на самом деле, все эти сведения не были секретом.
К сожалению, единственное, что можно было противопоставить русским в такой ситуации, это всячески избегать встречи с вражескими истребителями. А невероятный радиус действия этих самолётов позволял им действовать с удалённых от границы аэродромов, к тому же хорошо защищённых средствами ПВО.
Сама ПВО противника, которая так же активно использовала самонаводящиеся ракеты и невероятно чуткие радиолокационные станции, лишало нас возможности активно действовать над территорией противника, подобно тому, как это было в войне с Китаем.
В тот же день нас ознакомили с рекомендациями, разработанными штабом для флотской авиации. Отныне, в бою с русскими нам предписывалось забыть о маневрировании в верхних эшелонах и сосредоточиться на действиях у самой земли, на высотах не более 1000 - 1500 футов. Увы, но на таких высотах всё преимущество истребителей «Зеро» утрачивалось и эти великолепные машины приходилось использовать как штурмовики и лёгкие бомбардировщики.
Единственной хоть как-то доступной целью оставались автожиры противника. Пусть и вооружённые менее дальнобойными самонаводящимися ракетами и крупнокалиберными пулемётами с пушками, они представлялись вполне достижимыми для наших «Зеро». Да и предположение, что не все из этих летательных аппаратов оснащены локаторами придавало немного оптимизма.
На перерыве среди лётчиков разгорелась дискуссия о том, как легче и удобней атаковать противника. Разумеется, огромный вращающийся винт представлялся мне наиболее уязвимым местом. Но, низкая скорость автожира (точнее геликоптера) была на самом деле преимуществом, так как лётчик противника мог на малой скорости (либо, и вовсе - зависнув), увернуться от истребителя и, ловко развернувшись, встретить атакующего огнём пулемётов или пушки. Нападать на такую цель можно было только из засады. Разумеется, транспортные геликоптеры выглядели наименее защищёнными, но для нас, японских лётчиков, всегда превосходивших противника, мысль о таких победах была подобна оскорблению.
Дни перед переброской пролетели незаметно. Полёты чередовались с инструктажем. Поднимаясь в воздух, я с товарищами пытался отработать наиболее эффективную тактику действия против нового грозного противника. Наибольшее внимание теперь уделялось маневрированию на бреющем полёте и штурмовкам наземных целей. Даже лишённые возможности сражаться с соперником на равных, мы тем не менее, могли быть полезными для общего дела.
Однажды поздно вечером, после отбоя, бессильно упав на постель, я впервые подумал о родных и Фудзико. Меня всего пронзил ужас от мысли, что теперь они, как и вся Япония, беззащитны перед лицом нового врага, сильного и неуловимого. Что в любую минуту, на их головы с небес может обрушиться бездушная и беспощадная смерть, от которой мы не в силах их защитить. Я невольно сжал кулаки, охваченный чувством собственного бессилия, во мне пробудились воспоминания юности, когда я, покрытый позором, вынужден был вернуться в родное село
Переброска в район Харбина была перелётом на сверхдальнее расстояние и проходила в два этапа: сначала перелёт до Пекина и, затем уже, непосредственно на аэродром назначения. 2 августа погода окончательно испортилась и наши «Зеро» были вынуждены взлетать при сильных порывах разгорающегося шквала. Из-за густой облачности и болтанки пришлось подняться на высоту 20 000 футов. Эскадрилья шла плотным порядком, стараясь экономить горючее.
Погода в Пекине была ещё более скверной – на истребители обрушился самый настоящий водопад, клубящиеся тучи опускались до самой земли. Это была одна из самых тяжёлых для меня посадок. К тому моменту, когда "Зеро" вырулил к ангару, одежда на мне была мокрой, словно я несколько часов провёл под этим самым ливнем на улице.
К сожалению, два наших лётчика всё же не сумели справиться с управлением и оба самолёта получили серьёзные повреждения.
В Пекине нам пришлось провести остаток дня в ожидании, когда погода станет не такой скверной, поэтому вылететь в Харбин удалось только ночью. На этот раз полёт проходил в рассеянном строю со скоростью в 150 узлов на высоте в 10 000 футов. Именно тогда мы впервые увидели русский самолёт. За полчаса до окончания полёта, облака разошлись и в освещённом утренней зарёй небе я заметил справа по борту странный летательный аппарат, летевший параллельным с нами курсом на большой высоте. Не смотря на хорошую видимость было трудно определить модель самолёта - поначалу я решил, что это разведывательная модификация Су-24 «Фенсер», но, воспользовавшись взятым в полёт мощным биноклем понял, что это вполне может быть и дальний бомбардировщик-разведчик Ту-22. Зная приблизительные размеры данного типа самолётов, можно было попытаться определить, на какой высоте он шёл. По моим расчётам выходило что-то около 35 000 – 40 000 футов. О скорости судить не берусь, но она была явно больше 350 узлов.
С сожалением я подавил в себе желание попытаться перехватить вражеского разведчика, ибо понимал, что эта затея неосуществима.
Судя по всему, этот самолёт выполнял разведывательный полёт над юной частью Маньчжурии. Интересно, что испытывал экипаж этого бомбардировщика, глядя летевшую под ними эскадрилью «Зеро»? Насмешку, презрение или просто холодное любопытство?
Поняв, что наше присутствие раскрыто и для противника уже не представляет секрета, куда мы направляемся, командир прибавил скорость, спеша как можно скорее добраться до пункта назначения. Меня же больше всего возмутила та безнаказанность, с которой русская авиация летала над принадлежащей Японии территорией.
Харбинский аэродром встретил невероятной суетой. Прежде мне не доводилось видеть такое количестве самолётов самых разных типов, собранных в одном месте. Десятки истребителей, пикирующих и лёгких бомбардировщиков, тренировочных бипланов и транспортных самолётов морской и сухопутной авиации заполняли ангары и все свободные места, окружённые суетящимися вокруг них техниками. Выбравшись из кабины истребителя, я сразу обратил внимание на обилие устаревшей техники. Старые истребители и учебно-тренировочные самолёты составляли добрую половину всей собранной на аэродроме техники. Тут были не только хорошо знакомые«Клоды» «Тип 97» и учебные «Тип 93» , но их армейские аналоги Тип 96 «Нэйт», Kи-10 «Пэрри» и «Тачикавы» Kи-9, Ки-17.
У части этих машин уже было усилено вооружение. Конечно, тот же Тип 93 или Ки-10 как истребители не многого сейчас стоили, но, будучи оснащёнными дополнительной парой пулемётов на крыльях, взяв на борт 200-300 фунтов бомб, могли с некоторым успехом использоваться как пикирующие бомбардировщики и штурмовики, способные поддерживать наступающих пехотинцев непосредственно на поле боя.
Нас разместили в наспех приспособленном под казарму бараке, но для меня после долгого и тяжёлого перелёта и такие условия показались роскошными. Тем же вечером командование флотилии сообщило, что нашим истребителям предстоит модернизация - их, как и все самолёты прибывающих пополнений, будут дорабатывать до уровня штурмовиков. А нам, тем временем, предстояли тренировочные полёты и теоретическая подготовка.
Снова начались полёты, перемежавшиеся занятиями по теории и тактике, которые проводились с прежним уровнем секретности. Ознакомление с тактико-техническими характеристиками техники противника уступило место изучению опыта войны в Европе. Основное внимание уделялось противодействие наземной ПВО противника. Перепрофилирование истребителей в штурмовики и лёгкие пикирующие бомбардировщики превращало её в нашего главного врага, обладавшего поистине непостижимыми возможностями. Неприятным откровением стали сведения о применяемых русскими ручных зенитных ракет типа Sa - "Гремлинов", "Джимлетов" и "Гроузов", способных на расстоянии двух с половиной миль и на высоте 10 000 - 15 000 футов поражать любой современный самолёт. Массовое применение русскими превращало прежде беззащитную пехоту в грозного противника, способного превратить жизнь всех лётчиков в настоящий кошмар.
Я всё чаще и чаще задавался вопросом: как Советскому Союзу удалось в кратчайшие сроки совершить такой технологический рывок, обеспечивающий непоколебимое господство в мире? Какие меры секретности были предприняты, чтобы скрыть все разработки техники от зорких глаз иностранных разведок?
Если бы я знал, насколько невероятным будет ответ на эти вопросы!
Однажды утром, направляясь к ангарам с выделенными нам «Тип93», я увидел, как на посадку заходит звено американских "Кёртиссов" Р-40. На истребителях были опознавательные знаки армейской авиации. Откуда у Армии появились столь современные американские машины?
Оказалось, что это была трофейная техника из перехваченных английских поставок Гоминьдану. Конечно, их появление не способно хоть как-то повлиять на баланс сил, но с другой стороны было бы интересно изучить возможность техники западных стран.
Через неделю наша эскадрилья получил обратно свои обновлённые «Зеро». В кабинах появились новые рации британского производства (из числа китайских трофеев), за спинками пилотских кресел были установлены бронеплиты, моторы и топливные баки так же обеспечены дополнительным бронированием. В крыльях истребителей установили ещё по два крупнокалиберных пулемёта, дополнительно были смонтированы четыре подкрыльевых держателя для бомб весом до 60 фунтов и подфюзеляжный бомбодержатель для 150-фунтовой бомбы. Ещё одним нововведением стала установка от десяти до шестнадцати ракетниц: выпущенные из них сигнальные ракеты должны были сбивать с толку самонаводящиеся ракеты, в первую очередь, зенитные. Ракетницы предполагалось задействовать при первом же подозрении на запуск ракеты самолётом, геликоптером или с земли, а так же при пролёте над территорией, где могут находиться русские войска. Но, в силу очевидных обстоятельств, эффективность подобного средства защиты можно было проверить только в реальном бою.
11 августа был получен приказ о перебазировании в Нингуту. Нашей эскадрилье предстояло осуществлять патрулирование воздушного пространства южной Маньчжурии и бороться с прорвавшимися через границу геликоптерами противника, проникавшими через границу. Второй задачей была поддержка наземных частей, которым придётся отражать наступление русских на нашей территории.
Сразу по прибытию нам было запрещено покидать территорию аэродрома. А уже на следующий день начались интенсивные тренировки. Каждый день, в любую погоду, с рассвета и до позднего вечера мы тренировались штурмовать наземные цели, прикрывать наступающую пехоту, бороться с геликоптерами, уходить от обстрела с земли…
Перевооружение и бронирование значительно утяжелили «Зеро», серьёзно сказавшись на скорости и маневренности. В результате осложнилось ведение боя на малых высотах – погрузневшая машина хуже слушалась рычагов, чаще приходилось использовать на предельных режимах двигатель, вырос расход топлива.
По началу, отправляясь на вылеты, я, как и многие мои товарищи, привычно отказывался брать с собой парашют - при ведении боя на высотах от 100 до 400 ярдов у пилота практически не будет шансов покинуть подбитый истребитель. Тем более, что попадание очереди 25 – 30 миллиметровых снарядов или взрыв ракеты и вовсе сведут их к нулю.
Но, уже на авиабазе в Нингуте командование 11-го Флота издало приказ, обязывающий каждого пилота брать в полёт парашюты. Нарушителей же ожидало суровое наказание. Всё это мотивировалось желанием снизить потери среди лётного состава, которые ввиду тотального технического преимущества русских неизбежно становились огромными..
Я с не меньшим удовольствием отказался бы и от рации, только утяжелявшей самолёт, но штурмовки и поддержка наземных войск требовали постоянной координации, пусть она и значительно осложнялась радиопротиводействием противника.
Отредактировано slava-scr (2012-04-02 03:17:09)
