Из воспоминаний Сабуро Сакаи, лётчика-истребителя Императорского флота Японии.

Мы шли на высоте 2000 футов со скоростью 170 миль в час, и до Чутоу оставалось четыре минуты полёта, когда на расстоянии пяти-шести миль северо-западнее нас в воздухе одновременно вспыхнули несколько взрывов. Не было ни малейших сомнений в том, что произошло, так как подобную картину мне уже не раз доводилось видеть за последние четыре дня. Это могло быть одним – попаданием самонаводящихся ракет по самолётам. А, значит, русские засекли нас ещё на подходе. Теперь счёт пошёл уже не на минуты, а на секунды. Вполне возможно, что навстречу нам уж летели предназначенные моему истребителю или бомбардировщику ракеты. И тут у меня возникла идея, как с помощью установленных на истребителях сигнальных ракет попытаться сбить с толку системы самонаведения боеголовок, нацеленных на бомбардировщики. Из-за помех командовать по рации было невозможно. Однако, я всё же вышел в эфир и отдал приказ: «Это Синий-1, Харада-5, Киото-11, рассредоточтесь и снижайтесь до 500 футов! Слышите, увеличивайте дистанцию и снижайтесь. Синий-2, Синий-3, расходимся и прикрываем сверху!». Затем, покачав крыльями, я, начал набирать  высоту. Мои ведомые всё правильно поняли и тоже, увеличив расстояние между собой, рванули вверх. Удивительно, но пилоты бомбардировщиков рассредоточились и спикировали вниз – либо они смогли меня услышать, либо уже знали, как надо действовать.
На земле же, в районе станции Чутоу уже кипел бой - даже с расстояния в пять-шесть миль были видны разрывы снарядов, в небо поднимались клубы дыма и пыли. Даже страшно подумать, что творилось на передовой.
Заметив на горизонте подозрительные точки, я тут же навёл на них бинокль и испытал радость, смешанную с облегчением. Это были современные нам самолёты: пара «Дугласов», четыре И-16 с И-153 и три двойки стройных остроносых истребителей, в которых было легко узнавались немецкие «Мессершмитты»  Bf.109. По всей вероятности, «Дугласы» под прикрытием истребителей и штурмовиков везли очередной воздушный десант на Чутоу. Винтомоторные самолёты были известным нам противником, который не раз удавалось побеждать. К тому же, те же И-16 в варианте штурмовиков теряли всю свою превосходную подвижность, становясь довольно лёгкой добычей. Что же касается «Мессермиттов», то я был уверен, что, как и мои напарники, смогу одолеть такого противники.
Моё звено поднялось 3000 футов и развернулось навстречу противнику. Теперь наш курс проходил в стороне от боя, что снизило риск нарваться на меткую очередь зенитки или пущенный расторопным пехотинцем «Джимлет».
До них оставалось около 3 миль, когда я, вспомнив предупреждение капитана Сайто, начал отстреливать сигнальные ракеты. И наши худшие опасения оправдались: в следующий момент русские доказали, что модернизированные ими истребители превращаются в очень грозного противника – «Мессершмитты» дали залп  самонаводящимися ракетами. Несколько дымных следов прочертили воздух и в четыре бомбардировщика почти одновременно попали самонаводящиеся ракеты – по всей вероятности русские лётчики решили, что бомбардировщики и пикировщики являются целью номер один. Через несколько минут ещё один «Салли» и пара «Энн», оставив за собой длинные хвосты дыма, устремились к земле. Я осознал, что любой ценой нужно отвлечь на себя внимание вражеских истребителей и дать возможность армейским лётчикам выполнить поставленную перед ними задачу. Я тут же передал в эфир, не надеясь, правда, что меня услышат: «Атакуем!» и, продолжая отстреливать ракеты, прибавил скорость, стараясь как можно скорей сократить расстояние между мной и противником.
Мои ведомые держались в строю, так же выпуская «сигналки» для отвлечения систем самонаведения ракет. То ли эта мера, действительно, оказалась действенной, то ли вражеские лётчики решили в первую очередь покончить с нашими бомбардировщиками, но мы без потерь смогли сблизиться с истребителями противника. Вблизи стали хорошо различимы подвешенные под крыльями направляющие для различного типа ракет. Это оказалась истребительно-бомбардировочная модификация «Мессермита» Bf.109, использующаяся как штурмовик. Впрочем, подобное обстоятельство было мне только на руку – при подобном оснащении самолёт значительно теряет в подвижности и маневренности. Но, моя радость оказалась преждевременной – то, с какой скоростью самолёты противника начал расходиться в стороны и набирать высоту, чтобы атаковать «Зеро» сверху, показало, что модернизированным у них было не только вооружение, но и моторы.
Я потянул штурвал и бросил «Зеро» вниз, стараясь в пикировании перехватить самый ближний ко мне истребитель. Но русский лётчик разгадал мой манёвр: «Мессершмитт» встал на крыло, и ушёл вверх по крутой спирали. К моему разочарованию, до него было не меньше 700 ярдов, поэтому стрелять было бессмысленно. Теперь уже мне нужно было уходить из-под атаки сверху. Я решил, что набирать высоту уже нет смысла и бросил самолёт в крутое пикирование. И тут же курс моего истребителя пересёкся с курсом шедшего на бреющем полёте И-153. Русский штурмовик только что выпустил оба «Джимлета», оставшись с одними пулемётами. Находясь ниже, он сейчас был очень неудобной позиции. Стоило немедля воспользоваться такой возможностью. Не теряя времени, я в пикировании довернул нос «Зеро» и на дистанции 400 ярдов дал залп из всех пулемётов. К моему удивлению, длинной очереди из подвесных и синхронизированных пулемётов оказалось недостаточно! И-153 лишь задымил и отвернул, стараясь приземлиться в расположении своих частей. Это показалось очень подозрительным – как правило, после подобного обстрела истребители этого типа тут же камнем шли к земле.
Добивать его я не стал, а тут же начал выводить "Зеро" из пикирования - передо мной возникла более достойная цель - ещё один "Мессершмитт", ведомый встреченного первым, так же стал на крыло, выходя на восходящую спираль. На этот раз расстояние до него было не больше 500 ярдов и я решил рискнуть - выпустил по истребителю очередь из всех стволов. Нити трассеров уткнулись в фюзеляж, засверкали вспышки снарядных разрывов на обшивке... И ничего не произошло! Это было уже выше моего понимания! Любые истребители, получив очередь из 20-миллиметровых пушек буквально разваливались в воздухе с уже мёртвым пилотом, а этот "Мессершмитт", как ни в чём не бывало, продолжил свой манёвр. Чёрт, да они, видимо, были забронированы получше "Хиндов"! Что за мотор стоял на этих самолётах, если при танковой броне они маневрировали не хуже "Зеро"?
Но времени на размышления уже не было – русские «Мессершмитты», окончательно отрезая нас от бомбардировщиков, уже заходили сверху. Уходя из под атаки остальных двоек, мои ведомые от меня оторвались, и бой превратился в хаотичную карусель. Краем глаза заметив "Дугласы", шедшие прежним курсом, я решил сбить хотя бы один из них - ущерб от уничтожения транспортника с десантом будет куда более весомым, чем от потери истребителя. Но, до самолётов ещё надо было добраться - на хвосте моего «Зеро» повисла та самая двойка Bf.109 – противник явно пытался прижать меня к земле. Это окончательно раззадорило меня. Тут же возникла идея: пройти под летевшими параллельным курсами «Дугласами» и уйдя в кабрирование, попытаться, в свою очередь, зайти в хвост «Мессермиттам». К тому же, существовал шанс, что, преследуя меня на высокой скорости, какой-нибудь из русских истребителей не сможет среагировать и врежется в свой же «Дуглас». Я потянул рычаг управления и бросил истребитель к земле, идя на сближение угловым курсом с транспортниками.
До ближайшего из «Дугласов» оставалось 500 ярдов, когда я понял, что попал в ловушку: это были не простые транспортные самолёты! Из иллюминаторов Ли-2 торчали дула пулемётов, часть из которых была явно крупнокалиберными. А в дверных проёмах самолётов были установлены спаренные автоматические пушки. Из медлительного и неповоротливого транспортного самолёта русские ухитрились сделать самые настоящие летающие канонёрки.
Получилось, что я сам себя загнал в капкан – теперь, помимо пары пушек истребителей, на «Зеро» вот-вот готов был обрушиться настоящий шквал из дюжины крупнокалиберных пулемётов. В отчаянии, я бросил истребитель влево, пытаясь миновать хотя бы один из «Дугласов». Но, тем самым только усугубил своё положение – оказался ровно между транспортниками. Стрелки «ганшипов» продемонстрировали завидную реакцию: борта «Дугласов» осветились десятками вспышек и мой «Зеро» оказался в паутине трассирующих очередей. Истребитель содрогнулся от многочисленных попаданий – я словно в замедленном кино видел, как пули вырывают куски обшивки из капота. И тут же окружающее потонуло в ослепительной вспышке багрово красного пламени, я почувствовал страшные удары в голову, левую руку и ногу. Мир вокруг погрузился в алый туман, казалось, в уши кто-то безжалостный воткнул острые ножи,  но я все еще не контролировал себя. Вокруг всё мигало и мерцало, кабина плясала и раскачивалась перед мной. К ужасу, я почувствовал, что могу видеть только правым глазом – перед левым была странная пелена. Левая рука и нога горели, словно в огне. Теряя остатки сознания, я нащупал сектор газа и, увеличив мощность мотора, и потянул рычаги управления, бросив самолёт в крутую горку.
Меня выручили хлынувшие из глаз слёзы и бьющий в лицо сильный ветер – всё это мне и помогло. Здорово помогло. Освободившись от заливавшей глаза крови (к счастью, мой левый глаз по прежнему видел окружающее!), я попытался оценить обстановку. Фонарь самолёта сорвало разрывом снаряда, а из развороченного капота хлестали густые клубы дыма. Но мотор «Зеро», запинаясь и фыркая, породолжал тянуть истребитель вверх под углом около 25 градусов. Я оглянулся и увидел, что мой самолёт только чудом продолжает держаться в воздухе – фюзеляж и крылья были изрешечены пулями, набегавший поток воздуха трепал клочья обшивки. У меня ещё оставался шанс совершить аварийную посадку до того, как «Зеро» превратиться в пылающий факел. Отблески солнечного света позади и сверху самолёта привлекли внимание. Я поднял глаза и замер – на меня надвигался «Мессершмитт». Пилот русского истребителя решил покончить с противником, зайдя в хвост и расстреляв с минимального расстояния. К своему отчаянью я понял, что самолёт уже не слушается рычагов, продолжая по инерции набирать высоту. Из-за накативших боли и слабости я не мог даже отстегнуть ремни и попытаться выбраться из кабины. Оставалось только бессильно наблюдать, как приближается к тебе противник. Спиральный узор на коке его винта вызывал гипнотическое воздействие, окончательно лишая  воли и превращая в безвольного свидетеля собственной гибели.
Я отвернулся, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза в ожидании неминуемого. Не знаю, правы ли те, кто утверждают, что перед смертью у них перед глазами проноситься вся их прожитая жизнь. У меня в сознании возник образ матери. Мне казалось, что я слышу, как она кричит мне: «Сабуро, не смей трусить!». Устыдившись её упрёков, я снова открыл глаза. И в этот же миг истребитель, содрогнувшись от серии страшных ударов, начал разваливаться на несколько частей – конструкция фюзеляжа не выдержала длинной очереди «Мессершмитта». Ещё один страшный толчок и меня бросило в сторону. Перед глазами промелькнул объятый пламенем нос моего верного «Зеро» и я почувствовал, что свободно кувыркаюсь в воздухе вместе пристёгнутым ремнями сиденьем. Собрав всю волю, я последним, отчаянным усилием отстегнул ремни, и уже теряя сознание, дёрнул кольцо парашюта. Сильный рывок погрузил меня в беспамятство.
В последствии всю оставшуюся жизнь я самым серьёзным образом относился к использованию этой презираемой многими части снаряжения каждого лётчика. Ибо в тот страшный день меня спасли только парашют и не покинувшее окончательно везение.

Меня привели в чувство сильные порывы ветра. Я обнаружил себя висящим на раскачивающихся стропах спускающегося к земле парашюта. Кровь из раны на голове снова залила левый глаз, успела подсохнуть, и теперь не позволяла его раскрыть. Но, в этот момент, меня беспокоило вовсе не это. Единственной мыслью, бившейся в голове, было: «только бы внизу была наша пехота!». Сама идея о возможности попасть в плен была для меня недопустимой. Поэтому, здоровой рукой я попытался нашарить висевший на поясе пистолет – если угроза пленения станет неминуема, то у меня должна быть возможность застрелиться.
Лишь, когда до земли оставалось около 200 футов, я смог свободно вздохнуть – правым, не залитым кровью, глазом удалось разглядеть, что суетившиеся внизу солдаты были японцами. Было видно как поблескивают штыки бросившихся к месту моего приземления пехотинцев.
Перед приземлением я напряг ноги, но всё равно удар получился очень сильным, тут же отозвавшимся в голове вспышкой адской боли. Уже теряя сознание, я с величайшим облегчением услышал радостный крик одного из подбегавших солдат: «Да это же наш лётчик!». Удача по-прежнему не не желала покидать своего непутёвого любимчика.
Ещё раз сознание вернулось как раз в тот момент, когда меня стали укладывать на носилки санитаров. Я открыл глаза и увидел перед собой низкий потолок из брёвен. По всей видимости, это был блиндаж, наскоро приспособленный под лазарет.
Я поднял правую руку, пытаясь привлечь чьё-нибудь внимание. К моему ужасу, ни левая рука, ни левая нога, по-прежнему, не желали слушаться, а из-за повязок, скрывавших половину лица, невозможно было понять – могу ли я видеть левым глазом. И если дикую боль от ран можно было игнорировать, то опасения потерять глаз наполняли мою душу ужасом – лучше сразу погибнуть, чем оказаться списанным из флота по причине увечья. Неожиданно раздались голоса, и в поле зрения появилось лицо офицера медицинской службы. С трудом разлепив склеенные запёкшейся кровью губы, я прошептал: «Я должен отдать рапорт командиру. Отправьте меня на командный пункт». В ответ кто-то проворчал: «Чокнутый моряк, похоже, гайджинские ракеты вышибли ему последние мозги!». Эти слова разозлили меня и я ещё громче повторил своё требование.
«Да он, похоже, совсем рехнулся!» - повторил тот же голос. Офицер-медик с сожалением покачал головой: «Вы не том состоянии, чтобы отправляться куда бы то ни было. К тому же, даже при всём желании отправить вас в штаб не получиться –  русские теперь хозяйничают в воздухе и расстреливают всё что движется». Это отрезвило меня.
«Кто-нибудь из лётчиков ещё уцелел?» – спросил я, ожидая услышать самое худшее.
«Гайджины посбивали всех» - мрачно хмыкнул доктор. – «К счастью, части экипажей удалось выпрыгнуть с парашютами. Многие из них, правда, тоже ранены»
«Что со Чутоу?» - похоже, все наши жертвы были напрасными.
«Мы пока держимся» - вздохнул офицер, и мрачно добавил. – «Но, разведка сообщает о приближении колонны тяжёлых танков, так что вечером придётся уходить к Байчэну, пока нас не смешали с землёй».
«Проклятые гайджинские танки!» - прорычал кто-то из угла помещения. Я повернул голову и увидел прислонившегося к дощатой стене артиллериста с рукой на перевязи и забинтованной головой.
«Если их бронеавтомобили ещё можно достать из противотанковых пушек, то по самим танкам лупить бесполезно! К тому же эти громады носятся как бешеные блохи, целиться по ним невозможно!» - раздражённо продолжил он.

Отредактировано slava-scr (2012-06-05 01:52:19)

К разговору о боковом бронировании на "Мессерах". 20-мм титановой брони там быть, конечно, не может - тяжеловато получится. Скорее там что-то соответствующее бронежилету класса 6а - 5 мм титана плюс баллистическая ткань. Но по поводу снарядов японских 20 мм авиапушек я нашел вот что (правда, у Тесленко):

насчет осколков в доли грамма он, конечно, лихо загнул, такой песок вообще ничего не пробьет. Но в данном случае если в БК у Сакаи фугасные снаряды, то таки да, выдержит. Но Сакаи должен тогда сначала наблюдать разрывы на обшивке, и уж потом офигеть - а чевойто оно не падает...

"Спускаясь с горы, у меня слетела шляпа" (с) - классическая ошибка в использовании деепричастий...

Уходя из под атаки остальных двоек, мои ведомые от меня оторвались, и бой превратился в хаотичную карусель.

переписал и дополнил кусок про 17-ю армию:

г. Чойбалсан, Монгольская Народная Республика. Военный городок контингента войск ОДКБ. 8 сентября 1941 г.  4 : 08 утра по местному времени.
Командующий 17-й армией РККА генерал-майор Романенко Прокофий Логвинович.

За окнами комнаты разливалась непроницаемая чернота монгольской ночи. Тем не менее, в дверь уже стучали — аккуратно и вежливо, но настойчиво. «Черт» - подумал генерал-майор Романанко, нащупывая на тумбочке наручные часы и выключатель ночника. - «неужели уже шесть утра?» Однако светящиеся стрелки на черном хронографе «Полет-Авиатор» показывали только начало пятого. Сами же часы явно «не монтировались» с аккуратно развешанной на спинке стула габардиновой гимнастеркой с двумя большими звездами на петлицах, пистолетом ТК в кожаной кобуре и тщательно начищенными хромовыми сапогами.
- Тюпенкин? Что у тебя там?
- Срочные донесения от пограничников, и из штаба двести девятой. Манчжуры и японцы в нескольких местах границу перешли. Части прикрытия вступили в бой...
- Так, понял... Черт, черт, не дали поспать, самураи проклятые! Ладно, Тюпенкин, распорядись насчет машины.
- Уже, товарищ генерал-майор, у крыльца ждет.
- Тогда иди, сейчас оденусь — буду.
Романенко упруго вскочил с кровати, плеснул в лицо ледяной воды из прибитого в углу жестяного умывальника и быстро оделся. Открыл окно, выглянул, зябко поежился и, подойдя к платяному шкафу, снял с плечиков еще одну вещь, не слишком хорошо сочетающуюся с висящим на стене отрывным календарем на 1941 год: демисезонную камуфляжную куртку на молнии. Надел фуражку, привычно приложил ладонь ребром к носу и козырьку, и вышел в ночь. У крыльца мягко пофыркивал мотором УАЗ - «Патриот», за ним — открытый «уазик» с бойцами комендантского взвода. Место рядом с водителем занял капитан Тюпенкин, так что  генерал забрался на заднее сидение, бросил «в штаб, к потомкам». Приглушенно клацнула коробка, и маленький кортеж тронулся. Генерал с удовольствием погладил велюровую обивку дивана и подумал: «Да, техника у потомков все же — что надо!»  И немедленно в памяти командарма — 17  всплыла история появления этой машины. Тогда, в начале июля, в Улан-Батор в первый раз прилетел командующий Сибирским военным округом «потомков» генерал-лейтенант Чиркин. Он тогда свою позицию четко после официального знакомства и взаимного представления обозначил: «ну давайте, Прокофий Логвинович, везите по местам, буду знакомиться с подшефным колхозом...» А как еще считать? В армии всего две «эмки», и на одной накануне ЧВС армии, дивизионный комиссар Новиков уехал в южные аймаки инспектировать партполитработу в отдаленных частях, а на второй, которая и была в распоряжении командарма, как на грех, шатун в моторе обрезало. Пришлось брать штабной ГАЗ-А. А этот драндулет, во-первых, в сорок первом даже в СССР считался безнадежно устаревшим. Исходную модель Генри Форд аж в 27 году разработал... Ну и вот картина: на аэродром Улан-Батора садится первый в его истории реактивный самолет, небольшой такой, «Як-40» называется, белый, с надписью «Россия» на фюзеляже.  Впрочем, что такое «большой самолет» генерал только потом понял, когда в Улан-Батор начали четырехмоторные грузовики летать. Но в любом случае для сорок первого года — чудо из чудес. И подкатывает к нему этакий дребезжащий рыдван. Позорще... А еще ГАЗ-А не зря заработал прозвище «козел». Трясло на монгольских дорогах в нем просто нещадно. Потомки говорили — прозвище переходящее, но этот точно первым был. А еще и пыль! Окошек-то у дверей нет, только тент брезентовый до ветрового стекла. Так и раскатывали по частям два дня. В общем,  перед отлетом, выбивая пыль из кителя, генерал-лейтенант и сказал: «на таком тракторе разве что колхозному агроному ездить, а командарму — несолидно, и это дело нужно срочно исправлять». С тем и улетел. А через неделю с первым же воинским эшелоном на станцию Баян-Тумен (город, возникший рядом со станцией, монголы уже успели переименовать в Чойбалсан) прибыл вот этот самый «Патриот» - бронированный, с бойницами в пуленепробиваемых стеклах, армейской радиостанцией в багажнике, дизельным двигателем и кондиционером. Неизменный водитель командарма, старщина-сверхсрочник Чибиряк, возивший его с 38 года, аж задрожал, увидев на спидометре цифры «200». Потом, конечно, выяснилось, что тяжелую бронированную машину и до ста сорока разогнать не так и просто, но на монгольских направлениях и этого хватало с избытком. Зато проходимость! Если «бэтэшка» не застряла — можно смело ехать. Чибиряк с машины только что пылинки не сдувает. Поначалу он по-привычке переключал передачи с двойным выжимом, а когда понял, что это совсем необязательно, его пропитанная бензином шоферская душа и вовсе воспарила в какие-то неведомые выси.
- Господи, - подумал Романенко, - тут японцы границу перешли, а мне какая-то ерунда в голову лезет. Впрочем, что японцы? О чем волноваться, когда за спиной — такая силища? Собственно, уже приехали.
Ехать до штаба, разместившегося в нескольких сборных щитовых домиках, было  действительно было всего ничего. Вообще-то здесь размесщался штаб группировки войск ОДКБ, а штаб семнадцатой квартировал в Улан-Баторе, но командному пункту семнадцатой армии тоже выделили один домик. Романенко сразу потребовал подробный доклад, выслушал — и окончательно успокоился. Все шло так, как и предполагалось. Атаковали японцы именно на тех участках, где и предполагалось, то есть там, где военные приготовления были засечены сверхзвуковыми самолетами-разведчиками и космическими аппаратами потомков. Космическими аппаратам, это же надо! Он, конечно читал и «Аэлиту» Алексея Толстого, и «Звезду КЭЦ» Беляева, и даже фильм «Космический рейс смотрел», но привыкнуть к тому, что то, что еще вчера считалось фантастикой, стало обыденной реальностью, пока еще не смог. Поэтому каждый раз, когда из разведотдела ему приносили большие листы с фотографиями японских аэродромов, транспортных колонн и артиллерийских позиций, его разум просто отказывался верить, что снимки эти сделаны автоматическим аппаратом, летящим на высоте в двести километров. Ведь «фрикадельки» японские на крыльях видно и людей в колонне посчитать можно! Не меньше поражали снимки, сделанные с самолетов ночью. В общем, в том, что наступление у японцев как-то сразу не задалось, не было ничего удивительного. Окончательно это стало ясно часам к десяти утра. Доклады с мест боев приходили спокойные и деловые. Ну да, японцы лезли — но сразу вязли в минных полях. Пулеметы монгольских пограничников замедляли их продвижение — а потом в дело вступали заранее выдвинутые к опасным направлениям батальоны семнадцатой армии и дивизионы полковой артиллерии. Судя по донесениям, японцы наступали вяло, совсем не так, как в тридцать девятом. На халхингольском участке — на Баин-Цаган не полезли, попробовали наступать правом фланге, по долине, прикрываясь огнем со склонов гор Улайн-Обо, но были отбиты. Севернее нанесли удар из района озер Одон-Нур и Яньху - но тоже отошли с потерями.
Романенко приказал соединить его с Улан-батором и поговорил со своим начальником штаба, генерал-майором Гастиловичем. Тот тоже был вполне удовлетворен развитием ситуации, не высказывал никаких опасений, зато в деталях рассказал, как на юге, в районе Югодзыр-Хид, кавалерийская дивизия «армии внутренней Монголии» князя Дэмчигдонрова влетела в тщательно подготовленный огневой мешок, как кот в голенище, и была истреблена поголовно в течение двух часов. Авиация японцев в воздух не поднималась, да и танки они применили только на одном участке, недалеко от российско-монгольской границы, в районе Чжалайнора. Но и там атака была отбита, и в донесении говорилось, что японцы потеряли не менее трех десятков «Ха-Го» и «Чи-Ха». Причем отбита практически без привлечения «потомков», «сорокапятками» 34-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 209-й дивизии. Пехоте, конечно, тоже пришлось пострелять. Хорошо что стараниями потомков она теперь не безоружная. Сильная штука, эти РПГ! Считай, своя артиллерия в каждом взводе... Ну а раз так — то и нечего ломать день. Можно оставить на КП своего заместителя, полковника Полубоярова, и заняться тем, что было запланировано. Надо только зайти к командующему группировкой ОДКБ генерал-майору Рысбаеву и договориться, чтобы в случае необходимости Полубоярову дали вертолет, смотаться на Чжалайнорский участок. Но — это если надо будет.
Рысбаев, естественно, вертушку пообщал, только резонно напомнил, что неплохо было бы ее отправлять под охраной И-шестнадцатых. Ну, это Полубояров и сам организует, не маленький. Вообще с Рысбаевым они хорошо сработались, хотя поначалу несколько раз столкнулись так, что только искры летели. Романенко аж крякнул. Да уж... Как наяву встала картинка: станция Баян-Тумен, первый эшелон из России, ну да, тот самый, на котором ему «Патриота» привезли.
На платформах — в основном автомобили с закрытыми кузовами типа будок, такие же будки в виде прицепов на резиновом ходу, несколько гусеничных машин, похожих на танки, но с очень большими башнями и четырьмя торчащими из них стволами. Из купейного вагона выходит группа командиров, точнее — офицеров, хотя к этому слову, впрочем, как и к погонам на плечах союзников, Романенко так еще и не привык. Впереди плотный военный, и лицо — не поймешь, не то славянское, не то азиатское... И форма вроде похожа на ту, что видел, и вроде не похожа, и на погонах какие-то узоры восточные. Козырнули, представились:
- генерал-майор Романенко, Прокофий Логвинович, командующий семнадцатой армией РККА
- генерал майор вооруженных сил Республики Казахстан Рысбаев, Василий Несипказиевич, командующий группировкой войск ОДКБ в Монгольской Народной Республике. Прибыл к вам на усиление... Основу создаваемой группировки будут представлят подразделения армии Казахстана. 
Погрузились в починенную эмку и штабной автобус «ЗИС», поехали в штаб дивизии. А он все еще в юртах... Сели за стол, Романенко передал прибывшему пачку листов с приказом на размещение. А Рысбаев тут и рубанул...
- А что, Прокофий Логвинович, где тут у вас корзина для секретного мусора? Вот туда эти бумаги и отправьте. Давайте на берегу договоримся. Я тут — ваш главный военный советник, и ни один самолет, ни один вертолет, ни одна боевая машина с места не двинутся без моего одобрения.
Романенко вспомнил то чувство темной ярости, мгновенно охватившей его сознание. Баре, золотопогонники проклятые, мало, видать, он их порубал, когда эскадроном первой конной командовал! А Рысбаев хитрые глаза еще больше прищурил, открытые ладони к нему в знак примирения протянул и говорит:
- И не стоит злиться. Со временем сами поймете, что для дела именно так и нужно. Вы ведь, Прокофий Логвинович, возможностей и потребностей новой техники не знаете, использовать боевые средства двадцать первого века не умеете. Да и наука военная шестьдесят лет на месте не стояла. То, к чему вы сами бы потом и кровью бойцов пришли бы, теперь в военных училищах на втором-третьем годе обучения проходят. В командирских ваших талантах никто не сомневается, память вы хорошую оставили. Но пока что и бойцам вашим учиться нужно, и комсоставу, да и вам тоже. А раз так — давайте все с чистого листа начнем. И будем вместе работать. Впереди — очень большие дела, а пока что главная задача — обучить ваших бойцов пользоваться новым для них оружием и современным приемам ведения боя.
С того дня прошло чуть меньше двух месяцев, но сколько уже сделано! Эшелоны с техникой и оборудованием пошли сплошным потоком. Прибывали казахские части со своим вооружением, и их нужно было размещать, думая и о перспективах совместной боевой учебы. Приходили эшелоны с вооружением для семнадцатой. Казахстан расщедрился и вывалил из закромов, оставшихся со времен СССР, две сотни танков Т-62, четыреста БМП, пятьсот бронетранспортеров, более тысячи автомашин, тысячи автоматов и пулеметов, сотни гранатометов, минометы, зенитные орудия, САУ «Гиацинт», радиостанции, массу самого разнообразного оборудования и снаряжения. За какую-то неделю на аэродромах Тамцаг-Булак и Баин-Тумен было уложено металлическое разборное покрытие, и на них перелетели истребители-бомбардировщики МиГ-27 и штурмовики Су-25. В Улан-Баторе забазировались перехватчики Су-27 и бомбардировщики Су-24. Две эскадрильи штурмовых вертолетов сели на полевые аэродромы вблизи границы, еще на нескольких площадках разместились четыре десятка транспортно-боевых Ми-8 и Ми-17 сто пятьдесят седьмого  и четыреста восемьдесят шестого вертолетных полков.
Авиаторы семнадцатой тоже не дремали — осваивали новую технику. Нет, реактивных самолетов потомки им, конечно, не дали. Но уже в середине июля на Тамцаг-Булак приземлилась первая дюжина поджарых истребителей с красными звездами на крыльях, в которых советские летчики без труда опознали Messerschmitt Bf 109. Привели их одетые в комбинезоны без опознавательных знаков пилоты, разговаривавшие по-немецки. Вслед за ними по металлическому настилу прогрохотал колесами двухмоторный транспортник, который привез немецких техников и инженеров. За ними своим ходом прибыли новенькие двухмоторные истребители-бомбардировщики Bf 110, на которые предстояло  пересесть экипажам СБ. Немецкие летчики и техники с тевтонской основательностью принялись за обучение авиаторов семнадцатой армии пилотированию и обслуживанию новой техники. Впрочем, кое что и для них оказалось новинкой. Во-первых, на все без исключения самолеты установили рации и системы опознавания свой-чужой. Во вторых, и на обрусевшие «мессеры», и на «Чайки» с «Ишаками» установили модули «Стрелец» с  ракетами «Игла-В». По возможностям им, конечно, было далеко до ракет «воздух-воздух», которые несли сверхзвуковые машины потомков, но в сорок первом году любое самонаводящееся оружие выглядело настоящим чудом. И все же в целом вся авиация семнадцатой армии была решительно нацелена на поддержку наземных войск. Для этого летчики начали интенсивно осваивать бомбометание с пикирования и применение НУРСОВ из подвесных блоков УБ-16. Инженеры из будущего позаботились и о защите. Стандартные бронеспинки дополнили титановые пластины и кевларовые маты, защитившие бензобаки и кабины пилотов. Главная нагрузка должна была лечь на двухмоторные  Bf-110, без особых фантазий переименованные в ИБ-110 и тут же получившие малоприличное прозвище «Ибун».  Впрочем, прозвище заслуженное, ведь в носовую батарею из двух относительно слабых MG-FF заменила двуствольная ГШ-23 с втрое большей скорострельностью, а установленные на заводе в Улан-Удэ держатели позволяли подвешивать и бомбы, и блоки НУРСов, и контейнеры с ракетами «Игла». А вот старенькие бипланы Р-5 и Р-зет были отставлены от боевой работы. На них возлагались обязанности самолетов связи и санитарной авиации, благо в монгольской степи их внеародромные возможности мало уступали вертолетам. На вершинах сопок поднялись решетчатые антенны радаров, накрывшие границу невидимым полем. И — учеба, учеба, учеба...
Прокофию Логвиновичу, конечно, было очень интересно, как проявят себя инструкторы из разгромленной Германии. Все же, вчерашние враги. И сколько бы не уверяли предки, что среди заключивших контракт спецов нет ни одного бывшего члена НСДАП, кто его знает, что придет фашистам в голову, так что в один из наездов в организованный в Тамцаг-Булаке учебный центр он попросил его начальника, майора Михнева, познакомить его с немцами. Михнев тут же подозвал двух что-то обсуждавших немецких пилотов и представил: «вот, знакомьтесь, товарищ генерал, мои графья». «Графья» лихо щелкнули каблуками. Настоящий графом оказался только один из них, молодой улыбчивый парень по имени Генрих фон Айнзидель. Причем не просто графом, а правнуком канцлера Отто фон Бисмарка... Второй, постарше, с костистым, чуть асимметричным лицом и тяжелой челюстью, сразу сказал, что Граф — это его фамилия, звать его Герман, а происхождения он самого что ни есть пролетарского. Учился в ремесленном училище, работал слесарем на заводе, увлекся планеризмом, потом летная школа и военное училище... Словом — обычная биография. Такую можно найти в девяти из десяти личных дел летчиков РККА. На вопрос, довольны ли они условиями и как проводят свободное время, Граф ответил, что всем доволен, а затем вдруг резко оживился и начал рассказывать про... футбол. Оказывается, он уже давно увлекается этой игрой, а тут «русские из будущего» рассказали, что в футбол можно играть на маленькой площадке и командой из пяти человек. Так что сейчас они организуют чемпионат, в котором будут участвовать полтора десятка команд, представляющих части РККА, ОДКБ. Он уже организовал команду, по традиции Люфтвафффе назвал ее «Красные орлы» и сам играет в ней голкипером. Команда уже выиграла у двух команд казахских вертолетчиков, но проиграла русским десантникам. Словом — рубаха-парень, наш человек. Только ему Михеев уж потом рассказал, что по словам потомков, этот рубаха-парень в их истории одним стал из лучших асов люфтваффе, и двести наших самолетов завлил, заработав  Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами. А в этой — советских пилотов учит...
Серьезно поговорил он и с Михневым, и о новых немецких самолетах, и о том, успеют ли его пилоты их освоить. Самолеты Михнев безусловно одобрил. И-109, по его словам, имел только два недостатка: плохой обзор назад и слишком узкое шасси.
- На разбеге и пробеге — глаз да глаз нужен. Уж на что И-16 строг, но как коснулся земли — все, катись спокойно. А на  «ножике» как раз пробег — самый напряженный элемент получается.
-На ножике? - удивленно переспросил Романенко
- Ну да, «мессер» - это же нож по-немецки, вот мы их так и зовем. Да и похож. Узкий, хищный...  Но в воздухе — король. А с этими ракетами - вообще умри все живое. Прицелился, выстрелил - и забыл.
Помолчал и добавил:
- Ох и лихо нашим парням с такими было на «ишаках» драться, даже и без ракет, ох лихо... Так что лучше уж мы на них. И времени бы еще побольше... Тут пока привыкли к новому построению звеньев, парами, пока научились радио доверять, с наземными наводчиками взаимодействовать... Не все пока гладко получается. Но — не боги горшки обжигают, товарищ генерал, все освоим!
Да, главное — это учеба. Вот и сейчас Романенко первым делом направился на расположенный в тридцати километрах от города  большой танкодром. Ну а там — смешение времен и народов... На одной полосе препятствий цирики из монгольских бронедивизионов осваивают «бэтэшки», переданные им для замены бронемашин БА-10 и БА-6. А что, вполне уверенно ведут! Впрочем, вон в стороне, в окружении группы бойцов в промасленных комбинезонах, застыл, накренившись, БТ-5. Наверняка неопытный водитель мотор перегрел... На другом конце поля грозными черепахами ползали Т-62. Генерал поднес к глазам новенький обрезиненный бинокль. В просветленной оптике отчетливо было видно, как корпуса преодолевающих полосу препятствий танков качаются, как лодки на волне, а длинные стволы стапятнадцатимиллиметровых пушек остаются неподвижными, выцеливая то одну, то другую мишень. Силища! Лобовая броня — сто миллиметров! Такую и зенитка не пробьет. Поговорил с отвечавшим за обучение казахским майором-танкистом. Потом поехал на тактическое поле. Там два батальона двести восемьдесят четвертой дивизии сдавали зачет по теме «действия мотострелкового батальона в наступлении». Нормально действовали, грамотно, уверенно развертывались, уверенно шли вперед, поддержанные огнем боевых машин пехоты. Значит, семнадцатая становится именно таким соединением, о котором он мечтал — мощным, подвижным, полностью механизированным. Значит, время, предоставленное историей на учебу, закончилось. Значит, наступет время главных дел. И Романенко снова вспомнил июнь...
Вспомнил легкую панику, которая охватила всех, когда в десять утра неожиданно оборвалась и связь с Читой, и вещание советских радиостанций.  Вот так, связи нет, а радио Харбина на русском передает, что Германия напала на СССР и транслирует хвастливые утренние реляции гитлеровских генералов. Потом вдруг сообщает, что СССР каким-то неведомым способом молниеносно сумел захватить южный Сахалин и Курилы, и что Япония готовится нанести ответный удар. А в эфире — какая-то несусветная галиматья про какие-то войска Украины и Белоруссии, спешащие к ним на помощь части Российской Федерации и указ Президента России о мобилизации... Ну и про перенос. К середине дня Романенко окончательно потерял терпение и попросил дивизионного комиссара Новикова срочно взять «Дуглас» и лететь в Читу, в штаб Забайкальского военного округа, выяснить обстановку. Вернулся Степан Митрофанович на следующий день, с совершенно ошалевшими глазами. О своем полете он рассказывал в гробовом молчании, слишком уж шокирующим и не укладывающимся в голове было то, что он увидел.  И начал он с того, что подтвердил: да, все так и есть. Здесь, в Улан-Баторе, идет сорок первый год, а в трехстах километрах севернее начинается две тысячи десятый.
- Границу видно сразу, - рассказывал Новиков. - Даже растительность другая. Как ножом прорезано... Только границу перелетели — нас перехватили. Прилетели два самолета без винтов. Я на них посмотрел — ну не бывает таких самолетов, нет таких во всем мире! Скорость у них, на взгляд, раза в два больше чем у «Дугласа», а то и в три. Крылья такие... Скошенные. Сам самолет на стрелу похож, и хвост двойной. Один подлетел, и вот этак боком  встал, одно крыло в землю, другое в небо, близко совсем. Я смотрю - под фюзеляжем как ящики квадратные, а на крыльях — эрэсы подвешены. Белые такие, длинные. Потом присмотрелся — а на крыльях и на хвосте красные звезды. Я успокоился понемногу, но самолеты эти нас повели. Летчики говорят — к Чите ведут, ну а нам туда и надо. Думали, на Каштак посадят, ан нет , заворачивают нас северней. Тут и радио прорезалось. Летчики мне наушник дали послушать. «Неопознанный самолет Ли-2, вы нарушили воздушное пространство Российской Федерации». Летчики отозвались, представились. Нам тогда данные для посадки выдали, курс, то, се... Летчики говорят - непонятно, куда ведут, аэродром Кадала восточнее будет, а нас наводят на точку, где по карте никакого аэродрома нет, только поселок Домна. Стали на посадку заводить, я смотрю в окно — ничего себе нету, аэродром огромный, полоса бетонная — километра два, не меньше, капониры крытые. Сели, а уже три  машины катят, две поменьше, и одна грузовик такой тупорылый. Ни разу таких машин не видел. Из машин бойцы посыпались, с оружием. Форма незнакомая совсем, пятнистая, камуфляж, наверное. Кепи вроде японских, с маленьким козырьком. В руках карабины, короткие такие, а магазин здоровый и изогнутый, как у японского ручного пулемета, только не сверху крепится, а снизу. Я присмотрелся — а на плечах у всех погоны! Вот тут то меня и пробрало. Ладно, могли белоэмигранты с помощью империалистов войска собрать, самолеты невиданные построить и десантом Читу захватить. Но аэродром-то такой построить они не могли за неделю! Летчики говорят, летали в Читу пять дней назад — не было тут ничего! Тут вышел вперед их командир, вытащил рупор и кричит - «Я комендант авиабазы «Домна»  военно-воздушных сил России майор Земляных! Вы спокойно разговаривать готовы или так и будете из двери наганом махать?» А я действительно наган вынул и кричал, чтоб не подходили, а то самолет взорву. Может, и взорвал бы. Да только - с нами бухгалтер из финчасти напросилась, говорила, что если не попадет в Читу и вопросы не решит, то армия без довольствия останется. Я и взял сдуру. Она в рев, мол, дети у нее... Ну стали разговаривать. Майор этот и говорит: «мне приказано вас в штаб Сибирского военного округа проводить». Я — кем, мол, приказано. Он — командующим ВВС округа генерал-майором Шелухиным. Я говорю — ладно, поеду, но разоружаться не буду. А он отвечает, что ему разоружать никого не приказано, а приказано проводить. Тут еще одна машина приехала, ну вообще фантастическая. Плоская какая-то, а фары прямоугольные. Помчались. Я по сторонам смотрю и понимаю, что точно не было никогда в Чите таких домов, по 15 этажей! И машин столько никогда не было, да и вообще нет в мире таких машин. Майор заметил, что я по сторонам смотрю, и говорит: «Что, нравится, товарищ дивизионный комиссар?» Ну, я ему, конечно, отвечаю, что мне золотопогонники не товарищи. А он только хмыкнул и говорит, что, мол, «товарищ» у них в армии — уставное обращение, а не было бы катаклизма — так вся наша рабоче-крестьянская в сорок третьем погоны бы одела, по приказу товарища Сталина, вот ведь как! А потом майор вытащил из кармана маленькую такую коробочку, раскрыл ее, кнопки какие-то нажал и начал разговаривать. Я его спрашиваю — это что, рация, а он отвечает — телефон! Я потом стал внимание обращать — действительно, люди на улице идут и такие коробочки у уха держат. Даже дети совсем. А одеты все хорошо, непривычно, конечно, но хорошо. И головные уборы мало кто носит. Приехали в штаб. Он кстати, в том же самом здании, и площадь по прежнему площадью Ленина называется.  Встретился я с командующим ихним округом, и еще несколько генералов было. Сразу стали спрашивать, что нам нужно по части снабжения. Сказали, что пришлют представителя, вот с первым завалом, который из-за начала войны и мобилизации случился, справятся, и пришлют. Потом меня в гостиницу отвезли. Там в номере смотрю, такой ящик со стеклом. Говорят - «телевизор», как радио, но изображение передает. А управлять — еще одна коробочка на столе лежит, с футляр для очков размером, на ней кнопки. Кнопками каналы переключаешь. Ну я и прилип к этому ящику на весь вечер, все пытался понять, что за жизнь в СССР в две тысячи десятом году... Только вот нету СССР, распался в тысяча девятьсот девяносто первом. И сейчас там у них демократия и капитализм. Коммунисты есть, и не трогает их никто. Правит президент, есть парламент, «Государственная Дума» называется. Классовая борьба против эксплуататоров? Есть, наверное, но я разобраться с этим не успел. По телевизору все больше про войну с Гитлером говорили. Очень много хроники показывали, из их истории. В их истории они Гитлера разбили, но воевали с сорок первого по сорок пятый и двадцать пять миллионов народа погибло. Фашистов очень не любят, похоже. Хотя точно есть те, кому все равно. Тут война началась, а они какие-то странные концерты показывают, девки полуголые на сцене задницами крутят под непонятную музыку. В общем, улетел я на следующий день безо всяких проблем, но в полном смятении...
Новикова тогда вопросами засыпали, он, на какие мог, ответил. А вот на главный вопрос у него ответа не было: а как, собственно, жить дальше? Ситуация-то прояснилась, только легче от этого не стало. Ну, командирам, кто семьи с собой привез, чуть легче, а тем, у кого они в СССР остались и девались неведомо куда? Собственно, всерьез этот вопрос всплыл, когда в Монголию  генерал-полковник Постников, начальник Генштаба «потомков», с делегацией прилетел. Этот разговор врезался в память генерала Романенко крепко-накрепко... Постников тогда сначала какие-то цифры уточнял, по личному составу, по вооружению и калибрам, а потом и рубанул:
-Ну и как, Прокофий Логвинович, собираешься дальше жить?
Романенко сначала не понял — в каком, собственно, смысле? Тогда Постников тему и развил.
- Тут такое дело. Раньше или позже тебе придется приписных демобилизовывать. Вы — предки наши. Жили вы трудно, так что вроде бы как должны мы о вас позаботиться. Обсуждается наверху такой вариант — все гражданам СССР сорок первого года, желающим поселиться в ЕАС, выделить пенсию, типа пособия, и пусть живут себе. Кто-то, может быть, действительно потомков собственных найдет. Только сложно это будет, в нашу нынешнюю жизнь вписаться. Работа хорошая — никому не светит, так, баранку крутить или мешки таскать. Учиться идти придется, а легко ли — за партами рядом с пацанвой сопливой сидеть? Те, кто поупорней — конечно, преодолеют, и специальность получат, но сколько не выдержит и спиваться начнет — бог его знает. У нас с этим просто. Второй вариант — принять монгольское гражданство. Маршал Чойбалсан просто счастлив был бы: к семи сотням тысяч монголов добавится сорок тысяч мужиков, еще и поголовно грамотных и умеющих не только скот пасти. Еще один вариант — это перебросить вас всех в СССР, точнее то, что от него осталось. В Белостоке тоже не откажутся. Советский Союз там, конечно, получился карликовый. В могучую державу точно не вырастет — нет там ни промышленности серьезной, ни ископаемых, да и с местным населенирем проблем по горло. Зато там все вам привычно, ВКП(б), райкомы-горкомы... Но мы бы предложили вам четвертый вариант. Самый рискованный. Вот смотри, - Постников ткнул рукой в висевшую на стене карту. - Этот нарыв по имени Манчжоу-Го так и так вскрывать надо. Эта земля должна быть русской. Она русской кровью полита, и пока КВЖД не построили, там и китайцев-то, почитай, не было. Вот мы вам и предлагаем — не иждивенцами в жизнь вливаться, а взять свою судьбу с боя. А с боя что взято — то свято.
Романенко вспомнил, как он аж потемнел от накатившей злобы.
-Это за кого же Вы, господин генерал-полковник, меня держите? За кондотьера какого-то? За наемника? Нашими руками китайские земли захватывать? Я ведь присягу давал...
Это «Вы» он тогда специально голосом выделил, да и голос аж сел, такая его злоба душила. Но Постников примирительно вытянул вперед раскрытые ладони.
- Ты не злись, товарищ генерал. - Слово «товарищ» он тоже выделил. - Никто тебе присягу нарушать не предлагает. Как раз наоборот... Ты ж СССР присягал? А Белосток сейчас и есть СССР. Они там все советские части, оставшиеся в Европе после переноса, собрали, штаб РККА сформировали и потихоньку жизнь налаживают.  Но просто переподчинить вас Белостоку не получится, нет у них сил такой контингент в тысячах километров от себя содержать, да и смысла это для них не имеет.  А вот предварительная договоренность у правительства России с ними насчет вашего участия в дальневосточных делах имеется. Японцы на Россию обязательно полезут, они в сорок первом победами избалованные и всерьез не битые. Так что они непременно попытаются Курилы и Сахалин вернуть. В июне они нахрапом попробовали, по зубам получили — но явно не смирились и не успокоились, и наверняка решат собраться с силами и повторить. И вот когда они начнут и увязнут, тогда и нужно будет ударить. Вот отсюда, - Постников еще раз показал на карту, от Нобон-Сумэ, через Большой Хинган на Чанчунь и Мукден. Ну а мы — с других сторон ударим, разрубим Квантунскую армию на куски и по кускам раздавим. Чтобы возникла на южной границе дружественное России многонациональное государство Манчжурия, и чтоб первую скрипку в нем именно русские играли. А у дембелей у твоих выбор появится — в Белосток ехать, в Монголии оставаться или на Сунгари новую жизнь строить. Если решитесь встать на этот путь — все будет. И вооружим мы твою армию так, что одна дивизия по мощи пяти японских стоить станет, и со снабжением поможем, и своими войсками поддержим. Но коли тебе совсем не по душе это решение — пиши рапорт. Полетишь в Белосток, работа для тебя там найдется, а сюда кого-нибудь другого пришлют, ну вон хоть Хацкилевича.
Романенко тогда тяжело посмотрел на гостя, буркнул «Так с этого нужно было и начинать», потом помолчал и сказал: «Ладно. Мы люди военные, где прикажут, там и воююем. Давайте работать».
А сейчас Романенко возвращался на КП с учебных полигонов и обдумывал приказ, который Гастилович должен будет подготовить за ночь, а он подпишет утром. Все, время учебы закончилось. Японцы пошли — значит наступил день Д минус два. Через два дня все части должны быть в районах сосредоточения, чтобы ранним утром перейти границу и огненным валом рвануться вглубь манчжурской территории, к Корее. Неожиданно он поймал себя на том, что мурлычет услышанную по радио «потомков» песню: «Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый...» Почему последний? Ведь наверняка их будет еще очень и очень много, этих боев. Но то, что бой, в который уже вступила семнадцатая армия, будет самым важным для всех ее бойцов и командиров, Романенко знал совершенно точно.

Отредактировано Kirasir (2012-06-08 22:52:05)